Александр Дюма - Папаша Горемыка
Он, несомненно, добился бы своего, ибо чеканщик все больше впадал в панику, но капитан Ришар, не желавший оставлять неиспользованными столь точно проделанные приготовления, громко свистнул; матросы тут же отпустили трос, и с высоты, в которой он парил, г-н Батифоль был низвергнут в пучину, сомкнувшуюся над его головой.
Как только г-н Батифоль исчез под водой, лишь клокотание которой указывало на его присутствие на дне Марны, капитан «Чайки», будучи страстным приверженцем формальностей, достал часы, чтобы следить за временем, в течение которого должна была продолжаться эта пытка. К счастью для жертвы, Валентин схватил трос и навалился на него изо всех сил; невзирая на окрики друга и сопротивление обоих матросов, ему все же удалось вытащить чеканщика на поверхность.
— Я согласен, — произнес тот, болтая руками и выплевывая воду, которой наглотался. — Я согласен… Разрешение, десять тысяч франков, все что угодно, только отпустите меня, прошу вас… Караул! Караул! Караул!
Валентин протянул ему руку и помог выбраться на берег.
Господин Батифоль был настолько потрясен произошедшим и так боялся, что его подвергнут новой пытке «мокрым трюмом», с которой он только что познакомился, что сам попросил бумагу, чтобы побыстрее отделаться от требований своих мучителей.
Ему вручили обрывок того, что капитан «Чайки» высокопарно величал «судовым журналом», хотя гораздо чаще им пользовались для раскуривания трубок, нежели для увековечивания маршрутов славной шхуны.
Валентин дважды прочел то, что написал дрожащей рукой г-н Батифоль, желая убедиться в том, что разрешение составлено правильно; он не забыл также предупредить чеканщика, что если тот откажется выполнить взятые на себя обязательства, то никогда не поздно будет подать на него жалобу, которой ему угрожали.
Затем команда «Чайки» вернулась на судно, забрав с собой Юберту, которой Ришар, узнав, что она направляется в Париж, любезно предложил место пассажира на борту.
Господин Батифоль долго смотрел им вслед, прежде чем отправиться домой.
Коротышка и Эмманюэль работали веслами, а капитан стоял у руля, отдавая приказы еще более звучным голосом, чем прежде. Валентин с Юбертой сидели рядом напротив капитана, и оба друга, казалось, старались превзойти друг друга в учтивости перед девушкой.
Молодые люди кричали и пели; среди этого веселого хора слышался чистый звонкий голос и мелодичный смех Юберты.
Под влиянием этого шумного веселья Беляночка расцветала, как цветок в лучах солнца.
Когда судно скрылось за мысом Жавьо-Фламандца, г-н Батифоль стряхнул воду, которой пропиталась его одежда, и, улыбнувшись, несмотря на обуревавшую его ярость, пробормотал:
— Ну-ну, сдается мне, один из тех, кто сидит в этой лодке, отомстит за меня.
XIII. ОРЕСТ И ПИЛАД
Дружба, связывавшая двух действующих лиц, только что представших перед читателем, а именно пассажира и капитана судна, увозившего Юберту в Париж, была настолько своеобразной, что следует рассказать о ней поподробнее.
Сколь бы добросовестно Ришар Люилье ни исполнял обязанности капитана шлюпки, которую он, как мы слышали, с чисто отеческой гордостью называл шхуной «Чайка», командование ею не было единственным занятием этого человека: время от времени, в часы досуга или когда у него не было возможности поступать иначе, Ришар был скульптором.
Дело не в том, что у молодого человека не хватало таланта; напротив, начало его карьеры было не лишено блеска, о чем мы сейчас поведаем читателю.
Природа любит порой расточать обещания и наделять отдельных людей признаками гениального дарования — возможно, таким образом она дает нам почувствовать, какую ценность представляют собой подобные исключения. Многие подают большие надежды, и если поистине великих людей столь мало, то это потому, что наша добрая мать-природа крайне редко дает в придачу к способностям, на которые она так скупа, еще одно качество, необходимое для того, чтобы извлечь эти задатки из небытия, где они обретаются, — силу воли.
Провидение отказало Ришару Люилье даже в видимости этого дара; у молодого человека было и воображение, и чувствительность, и вкус, а также определенные творческие способности, но он был вялым, скептичным, безразличным ко всему, что не приносило ему сиюминутного удовольствия; как нередко случается, обстоятельства первой половины его жизни способствовали развитию его недостатков, в то время как живительные испытания — страдания и борьба, — возможно, ослабили бы их воздействие.
Казалось, все благоприятствовало юноше, делавшему первые шаги в искусстве. В 1822 году он выставил скульптурную группу — Прометея, прикованного к скале, и стервятника, раздирающего его грудь.
Успех был грандиозным; скульптор получил медаль первой степени, и какой-то англичанин приобрел его произведение за тридцать тысяч франков.
Следовало иметь иную голову, нежели ту, которой Небо наградило Ришара Люилье, чтобы устоять перед столь упоительным началом: уверовав в то, что отныне место в истории ему обеспечено и с будущим он в расчете, молодой человек принялся проматывать английские гинеи.
Поскольку юный скульптор жил широко, это продолжалось недолго. Однако вскоре у него умер отец и Ришар получил в наследство примерно восемьдесят тысяч франков, что позволило ему еще на протяжении четырех лет вести роскошную и беспутную жизнь.
Разумеется, в течение этих четырех лет скульптор не прикасался к резцу. Когда он увидел, что его богатству скоро придет конец, он попытался
снова взяться за работу, и то скорее от скуки, чем из благоразумия; однако рука юного скульптора отяжелела от праздности, утратила силу и сноровку; хуже того — после столь продолжительного бездействия его ум притупился, и Ришар не смог извлечь из него ни одного из озарений, некогда вдыхавших жизнь в его творчество.
Он с досадой отбросил резец, но настал день, когда ему пришлось еще раз попробовать им воспользоваться.
Это случилось, когда юноша остался без всяких средств к существованию. И вот, после года непостоянных трудов, когда он то сто раз бросал работу, то сто раз с тоской возвращался к ней, Ришар, наконец, создал еще одну статую.
Однако в Салоне ее отказались принять.
Скульптор приписал эту неудачу зависти, которую он вызвал у многих своими первыми шагами в искусстве, и стал роптать на несправедливость.
В ярости он разбил созданную им статую.
Оставалось испробовать последнее средство — делать на продажу навершия настенных и настольных часов, подсвечники и различные украшения для торговцев бронзой; но, для того чтобы эта деятельность приносила доход, требуется расторопность в работе, способная возместить умеренные цены на такие изделия. Лень Ришара пришла от этого в ужас, и его гордость пришла к ней на помощь. Молодой скульптор сказал себе, что он не может бесчестить талант, удостоившийся похвал всей Франции: он предпочел прозябать в полнейшей праздности и нужде, питаясь лишь тогда, когда ему улыбалась удача при игре на; бильярде или в домино; впрочем, Ришара очень любили и тепло принимали в кафе, где он проводил весь день, и, обуздав свое самолюбие, юноша порой довольствовался унизительными подачками, которыми он был обязан своему положению непризнанного гения.
