Фредерик Марриет - Королевская собственность
Подали суп. Первую же ложку, которую Робертс взял в рот, он выплеснул на скатерть с громким восклицанием.
— Что случилось? — спросил капитан.
— Страшно горячо, я обжег себе язык!
— Только-то? Человек, вытри вот тут! — сказал капитан камердинеру.
— Сэр, вы знаете Дженни Кавана, в Барбадосе? — спросил доктор.
— Нет, сэр, я не знаю никаких Дженни! — ответил капитан, удивленный такой фамильярностью.
— Он очень добрый малый, сэр. Приглашает к себе обедать каждый день и не признает никаких отказов!
Капитан понял намек, который ему не особенно понравился.
— Робертс, — сказал он, — будьте так добры нарезать баранину!
Лейтенант отрезал кусок и некоторое время подержал его на вилке, осматривая подозрительно.
— Ну, что случилось?
— Она, кажется, не особенно свежа, сэр!
— Да, я слышу запах отсюда! — сказал Джерри, который рад был случаю пошалить.
— Неужели? Убрать это блюдо! К счастью, оно не единственное!
В таком духе продолжался обед, и Джерри, хотя не имел ни малейшего на то извинения, действовал заодно с прочими, покатываясь со смеху при каждом удобном случае. Капитан был очень удивлен: он в первый раз видел, что мичман так ведет себя за его столом. Наконец, мера его терпения переполнилась, и он воскликнул:
— Уходите сейчас же и из каюты, джентльмены! Клянусь, что ваша нога никогда больше не будет у меня за столом!
Заговорщикам только этого и нужно было.
— А как же приказание, капитан? — спросил лейтенант с притворным удивлением. — Ведь мы должны у вас обедать каждый день!
— Впредь до дальнейших приказаний! — загремел капитан. — А теперь я приказываю вам убираться к черту!
Офицеры удалились: Джерри хотел за ними последовать, но капитан удержал его за руку.
— А вам, молодой человек, я хочу дать еще десерт. Камердинер, вели помощнику боцмана принести кошку, а квартирмейстеру — бензеля!
— Сэр, позвольте узнать, за что вы меня наказываете?
— Нет, не позволю, сэр!
— Я не состою под вашей командой, сэр: позвольте вам сказать, что скажет капитан М., когда узнает все это!
— Говорите!
— Он скажет, что вы не смели наказать собственных офицеров и сорвали гнев на бедном мальчике!
— Помощник боцмана, где кошка?
— Здесь, сэр! Сколько ударов прикажете дать?
— Дайте девять!
Джерри, когда он был раздражен, не взвешивал своих слов, и опять обратился к капитану:
— Сэр, позвольте сказать, как я вас назову после первого удара?
— Как?
— Как? — повторил Джерри с негодованием. — Я назову вас трусом, и ваша совесть скажет вам то же самое!
Капитан с удивлением слушал дерзкие речи мальчика, но, почувствовав долю правды в его словах, смягчился и сказал после краткой паузы:
— Отпустите его: но прошу вас, сэр, больше не попадаться мне на глаза!
— Постараюсь не попадаться! — ответил Джерри, проворно исчезая из каюты.
ГЛАВА XXVIII
«Аспазия» бросила якорь в Карлейльском заливе только через три недели после прибытия фрегата, на котором находились Кортней и его спутники. Последние немедленно явились к капитану М., и Кортней донес подробно обо всем случившемся, нисколько не стараясь снять с себя ответственности, а напротив, подчеркивая свои промахи. Капитан М., которому понравилась его искренность, нисколько не упрекал его и только выразил надежду, что все это будет для него хорошим уроком на будущее время. Сеймуру и Джерри он ничего не сказал, так как боялся, чтобы они не возмечтали о себе, но ждал удобного случая, желая наградить их. Все на «Аспазии» горячо приветствовали вернувшихся товарищей, подвергавшихся такой сильной опасности.
Но, увы, одна опасность миновала, а навернулась другая, худшая. Через несколько дней, когда все сидели и мирно беседовали на палубе, Макаллана вдруг потребовали к капитану.
— М-р Макаллан, — сказал последний, когда доктор явился к нему в каюту, — я должен сообщить вам печальную новость. Я получил известия о том, что в окрестности свирепствует желтая лихорадка, и что об этом получены сведения у стоящей здесь эскадры. К сожалению, я должен прибавить, что получил письмо от губернатора, в котором говорится, что лихорадка появилась в здешних бараках. Так как нам нельзя выйти в море, то подумаем, по крайней мере, что предпринять? Можете ли вы что-нибудь посоветовать?
— Да, сэр. Надо окурить верхнюю палубу, которая уж достаточно чисто вымыта и проветрена. Пока больше нечего делать. Будем надеяться на лучшее!
— Я надеюсь, конечно, — возразил капитан М., — но моя надежда смешана с невольными опасениями. Надо сделать что можно, а в остальном положимся на Провидение!
Опасения капитана М. оказались чересчур основательными. Первые дни, правда, все было спокойно на фрегате, но зато на берегу лихорадка свирепствовала так сильно, что госпитали были переполнены, и те, кто попадал туда, должны были в полном смысле слова оставить надежду навсегда. Как смертность ни была велика, но число заболеваний было еще больше, так что, наконец, становилось трудно даже добиться места в госпитале.
Другие суда, которые пытались уйти от заразы в открытое море, теперь принуждены были вернуться и бросить якорь, так как экипаж их сильно пострадал, и едва хватало людей, чтобы убирать паруса. На берег посылались лодка за лодкой, отвозившие страдальцев в госпиталь, покуда их еще принимали: но вскоре прием прекратился совершенно. «Аспазия», которая усердно принимала все меры против заразы, долго еще держалась: но миазмы носились уже в воздухе и, в конце концов, проникли и туда. В одну ночь умерло 15 человек, которые накануне были совсем здоровы и веселы. Раньше, чем наступил вечер следующего дня, число пациентов возросло до сорока.
Фрегат стоял на якоре кормой к ветру: все перегородки были сняты, и все окна открыты, чтобы дать доступ воздуху для освежения изнемогающих пациентов. Доктор и его помощники старались облегчить страждущих, делая им кровопускания, но едва успевали помочь одному больному, как являлся уже другой кандидат. Все это были сцены, способные потрясти до глубины сердце моряка.
Наконец, на «Аспазии» 70 человек пали жертвами зловредного климата, а выздоровевшие были в таком истощении, что их пришлось немедленно отправить на родину. Офицеры избегли печальной участи, кроме О'Кифа, казначея. Умерли и три мичмана, которые в шутку все пили тост за войну и эпидемию, и первые пострадали от исполнения своего неразумного желания.
Наконец, все прошло: вновь прибывшие суда привезли новых людей, чтобы населить опустевшие корабли: забвение, которое покрывает все на свете, опустилось и над только что окончившимся трагическим эпизодом, и мало-помалу о нем перестали даже и говорить. В течение трех лет «Аспазия» оставалась еще в этих местах и продолжала свою службу и свои победы: но к концу этого периода здоровье капитана М. так пострадало благодаря климату и трудам, что ему пришлось просить позволения оставить эту местность.
