Бернард Корнуэлл - Враг стрелка Шарпа
Метрах в восьмидесяти офицеры остановились. Кинни привстал на стременах и приложил ко рту ладони. Дезертиры на груде щебня замахали руками, приглашая подполковника подъехать ещё ближе.
– Не слышат. – прокомментировал Шарп.
Кинни ударил лошадь шпорами, и та рванулась вперёд. Сократив дистанцию до пятидесяти метров (в пределах досягаемости мушкетов из форта), он было поднял руки к губам, но вдруг схватился за поводья и стал торопливо разворачивать животное вправо. Слева от него открылась пушка, замаскированная до поры до времени под сенью сохранившегося участка стены.
Подполковник опоздал. Шарп увидел облако дыма и лишь затем донёсся гром пушечного выстрела, подхваченный и многократно повторённый эхом в долине; гром, замешанный на треске рвущегося оловянного контейнера ближней картечи. Контейнер разрушался в стволе, выбрасывая наружу широким конусом горсть мушкетных пуль. Кинни оказался в самом центре этого смертоносного конуса. Лошадь и всадника швырнуло набок. Раненое животное судорожно било копытами. Полковник лежал неподвижно, истекая кровью. Шарп дёрнулся к Фредериксону:
– Берите своих парней и Лёгкую роту фузилёров. Взять башню.
– Слушаюсь, сэр!
Шарп оглянулся. Его собственная рота ожидала распоряжений у монастыря:
– Сержант!
Вмешался Фартингдейл. Подозвав жеребца, он обратился к Шарпу:
– Майор! Приказываю развернуть стрелков перед фортом! Цепью.
Услыхав голос полковника, Фредериксон запнулся и вопрошающе воззрился на Шарпа. Майор переспросил:
– Не башню, сэр?
– Вы слышали приказ. – сэр Огастес уже был в седле, – Выполняйте, майор!
Фартингдейл рысью направился к ошеломлённо застывшим рядам лишившегося командира полка, построенного на дороге из Адрадоса. Шарп неохотно указал на замок и заорал:
– Цепью! Моя рота – левый фланг, капитан Кросс – центр, капитан Фредериксон – справа. Цепью! Живо!
Что сподвигло Потофе на этот безумный поступок?! В каком мороке ему померещилась победа?! На бегу Шарп краем глаза подметил, как спутники Кинни добили раненого коня из пистолета и подобрали тело командира. Враг не мешал им, удовлетворившись смертью подполковника. Неужели маршал сковород и ополовников искренне верил, что обезглавленный полк немедленно разбежится?
В следующий миг Шарпу стало не до мотивов Потофе. Мушкетная пуля срезала траву рядом с его коленом. Стреляли из долины, где в затянутых клочьями орудийного дыма зарослях засели спасшиеся из деревни беглые вояки. Шарп окликнул Прайса:
– Гарри, прижмите к земле ублюдков между фортом и башней. Носа им не давайте высунуть!
– Ага, сэр! – Прайс широко разбросал руки, – Рассыпались! Рассыпались!
Лейтенант выдернул из перевязи свисток и дал сигнал.
У Фредериксона и Кросса для передачи команд имелись горнисты, совсем мальчишки, не старше пятнадцати лет. Оба запыхались, поэтому ноты вышли рваные, но узнаваемые, безошибочно указывающие ротам развернуться в цепь. Шарп положил стрелков за сотню шагов до осыпавшейся стены, за пределами эффективной мушкетной стрельбы. Сигнальщику Кросса майор приказал выдувать ноту «соль», что значило «залечь».
– Теперь «Огонь!», малыш.
– Так точно, сэр!
Подросток глубоко вдохнул и мастерски воспроизвёл сигнал, повторяя его до тех пор, пока пули стрелков не заставили сторонников Потофе искать укрытия.
Майор проверил, что творится слева. Выполняя приказ, Прайс не давал врагу поднять головы. Бойцы высматривали цель, сам лейтенант лежал чуть позади них. Форт перед Шарпом казался голым: защитники попрятались. Резкие команды за спиной Шарпа означали, что горе-полководец Фартингдейл разворачивает фузилёров для атаки на замок. Пушка, надёжно защищённая остатком стены, была уязвима только с позиции правее Шарпа, и майор вновь задействовал сигнальщика Кросса:
– Передай капитану Фредериксону, чтобы поглядывал одним глазком на пушку слева! Давай, пулей!
«Поглядывать одним глазком» – не самый удачный в данном случае оборот, но с чувством юмора у Красавчика Вильяма было всё в порядке, да и не нуждался он в подобных напоминаниях.
Интенсивность огня стрелков ослабла до редких выстрелов по неосторожно показавшимся из-за камней противникам, и лейтенанты призвали своих парней беречь боеприпасы. В тылу, у деревни, сэр Огастес построил фузилёров в две колонны по четыре ряда, нацелив их, словно огромные людские тараны, на уязвимый восток форта. Харпер, пользуясь преимуществами сержантского звания, составил Шарпу компанию. По ним палили, но для мушкетов расстояние было слишком велико. Дюжий ирландец кротко обратился к Шарпу:
– Сэр?
– Что?
– Вы, конечно, можете не отвечать, но… мы освободили, часом, не мисс Жозефину?
– Узнал?
– А как же? Она похорошела, расцвела.
Вкусы относительно женщин у Шарпа и Харпера различались. Сержант, будучи крупнее, и дам любил более пышных.
– Она – леди Фартингдейл?
Поборов искушение посвятить Патрика в тайну Жозефины, Шарп уклонился от прямого ответа:
– Устроилась на зависть.
– В её духе. Обязательно подойду поздороваться.
– Смотри, чтобы сэра Огастеса не было рядом.
– Понимаю, понимаю…
С крыши монастыря за происходящим наблюдали стрелки, отряженные стеречь женщин и пленных. Внизу, у входа, виднелась тёмно-зелёная накидка Жозефины. Уж не португалка ли была истинной причиной опрометчивой атаки на форт? Желание сэра Огастеса покрасоваться перед юной дамой сердца могло заставить его плюнуть на всё, тем более – на какие-то пушки!
Пока орудия в башне молчали.
Знамёна фузилёров, извлечённые из кожаных чехлов, развевались на ветру. Рядом сверкали полированные лезвия полупик охраняющих полковые святыни сержантов. Яркие цвета в сиянии металла наполняли трепетом сердце всякого солдата. Война во всём её великолепии. Сэр Огастес сорвал с головы шляпу, картинно махнул ею, и две колонны тронулись с места.
Шарп закричал стрелкам: «Огонь! Огонь!» Неважно, что целей не видно. Важно, чтобы пули, жужжа вокруг, вынуждали врага сидеть тихо, лишая возможности палить по приближающимся колоннам. С помощью вернувшегося от Фредериксона трубача Шарп передвинул линию стрелков на двадцать метров к форту.
– Огонь! Пусть знают, что мы ещё здесь!
Обрушенная стена манила колонны к себе. Казалось, так легко взбежать по слежавшейся груде камней, на которой пули стрелков взбивали столбики пыли, перевалиться во двор и выместить на вероломных ублюдках ярость, гудящую в сердце после убийства Кинни. Зачем же, спрашивается, имея дырку вместо обороны, Потофе дерзнул нагло провоцировать противника?
