Владимир Кедров - На край света
— Мешает эта льдина, — процедил сквозь зубы Захаров, — не вижу впереди…
— А мы ее обойдем. Навались, мил человек, навались, — приговаривал Фомка, упираясь в багор всем телом.
Наконец «Рыбий зуб» обогнул льдину, превышавшую площадью все четыре коча вместе взятые. Большое, подобное озеру, разводье открылось перед глазами людей. Столпившиеся со всех сторон льды казались его заснеженными берегами. Искажаясь, их отражения качались в зеленой воде.
— Впереди пройма! — радостно закричал Захаров.
И точно: впереди, меж двумя огромными льдинами, образовавшими подобие ворот, виднелся узкий, слегка извилистый проход. Справа от него, на полверсты до самого берега, простиралось беспорядочное нагромождение рубца — мелкого битого льда. Слева неподвижно высились двух-трехсаженные льдины, удерживавшие напор льдов, подошедших с моря.
— Что за чудо? — спросил Бессон Астафьев, недоуменно оглядываясь на Дежнева. — Отчего льды не затрут проймы?
— Это стамухи, — ответил Дежнев.
— Стамухи?
— Видишь большие льдины, что стоят слева? Стамухами они зовутся. Они держат лед.
— Но почему они не… плывут? — смущенно улыбаясь, спросил Астафьев.
— Они на мели.
— То счастье наше!
— Ура! — закричал Сидорка.
— Погоди орать, — остановил его кочевой мастер, — посмотрим, не мелко ли там. Пройдут ли кочи?
«Медведь» также выбрался из-за тороса.
— Федя! В пройму! — крикнул Дежнев.
Оба передних коча уже входили в образованные стамухами ледяные ворота, когда из-за тороса показалась наконец «Лисица».
Борис Николаев, Осколков и другие мореходцы, с шестами в руках, в одних рубахах (кафтаны они сбросили), потные, стояли у бортов. Они запыхались, отталкиваясь от льдин и продираясь меж ними.
— Ерофей! — крикнул Николаев. — Идешь ли? Здесь пройма!
— Про-ле-за-ем! — донеслось из-за торосов.
Николаев глянул влево. Там за стамухами стоял треск, слышались громоподобные выстрелы. Там лед напирал на стамухи, льдины лезли под льдины, лопались, крошились, громоздились одна на другую.
Там Николаев увидел нечто, чего Дежнев и Попов не могли видеть из проймы, в которую они вошли. Он увидел, что лед, не имея возможности сбить крепко сидевшие на грунте стамухи, стал прорываться влево, к западу. Он двинулся к разводью, где находилась «Лисица».
— Ерофей! — снова крикнул Николаев. — Торопись! Торопись!
— А ну, раз! Еще раз! — слышались выкрики работавших людей.
— Я жду тебя, Ерофей!
— Не жди! До-го-ню! — донесся голос невидимого за торосом Агафонова.
Котляна[88] «Лисицы» сидела с занесенными веслами. Все глаза были устремлены на Николаева.
Борис Николаев, словно завороженный, не отрывал глаз от потока льдин, выливавшегося из-за стамух. Приказа «вперед», готового сорваться с его губ, не раздавалось.
— Борис! — предостерегающе произнес Осколков.
— Да ну же, кормщик! — воскликнул кто-то из ватаги.
Николаев безмолвствовал.
Наконец нос «Бобра» высунулся из-за тороса.
— Бросай конец! — крикнул Николаев.
С «Бобра» бросили веревку.
— Вперед!
Треск ломавшегося дерева, крики обеих ватаг — и «Бобер» весь высвободился из ледяной пасти. Но как высвободился! Николаев сразу увидел, что дела «Бобра» плохи. Он так низко сидел в воде, что едва двигался.
Обе ватаги гребли что было сил, — и почти ни с места.
Тем временем «Рысь», целехонькая, выскользнула из-за торосов. Анкудиновцы, суетясь, схватились за весла. Двадцать восемь гребцов рванули веслами, и «Рысь», обгоняя «Бобра», а затем и «Лисицу», понеслась к пройме.
Лавина льда приближалась.
— Ерофей! «Бобра» не увести! — крикнул Николаев. — Бросай его!
— Подтянись! — крикнул Агафонов.
Его охотники бросились на нос и, натягивая конец, подтянулись к «Лисице».
— Все на «Лисицу!» — пробасил Агафонов.
С веслами в руках, его ватага стала перепрыгивать на «Лисицу».
— Руби конец!
— Все на весла!
«Лисица» рванулась вперед. До ледяных ворот — каких-нибудь пять-шесть сажен.
За кормой «Лисицы» раздался треск. Гребцы, лица которых были обращены назад, увидели, как схваченный в ледяные клещи «Бобер» лопнул словно орех. Две большие льдины, крутясь словно жернова, перетирали его обломки. Борис Николаев не оглянулся и не видел этого. Он смотрел вперед.
До ледяных ворот — три сажени!
В этот миг узкая, длинная льдина вырвалась из лавины и, быстро разворачиваясь, пересекла дорогу «Лисице».
— Правая, табань! — крикнул Николаев, поворачивая руль.
Нос «Лисицы» повернул вправо, и коч прижался к льдине левым бортом. Все двадцать человек, кто гребя, кто отталкиваясь от льдин баграми и веслами, делали отчаянные усилия, стремясь обойти льдину.
Николаев бросил бесполезный теперь руль и схватил шест. Переводя дух, он внезапно, может быть инстинктивно, оглянулся. Зрачки его глаз расширились, и на щеке дрогнул мускул: он увидел большую льдину, приближающуюся к правому борту коча.
Она была подобна голове носорога. Наклоненный вперед торос был ее грозным рогом. Толкаемая сзади ледяным потоком, льдина-носорог двигалась столь быстро, что гнала волну.
— Упрись! — крикнул Николаев и первым уперся шестом в льдину.
Но где там! Ни сила людей, ни прочность судна не могли противостоять страшному напору ледяного потока. Мгновение — и торос врезался в борт «Лисицы», ломая обшивку коча, словно щепки. Вода хлынула во все заборницы.
— На лед!
Нужно ли было приказывать! Люди прыгали на льдины, карабкались, кто как мог, срывались, падали, проваливались в воду. Крики людей терялись в треске ломавшегося дерева и льда.
Сам не зная как, Николаев очутился на льдине. Буря мыслей и чувств, проносившаяся в его сознании, мало отразилась на его лице. Губы его были сжаты, а большие глаза глядели невидящим взглядом.
«Аленушка, доченька моя, — думал он, — не увидеть мне тебя…»
В то же время он слышал собственный голос:
— Держись, ребята! Сейчас подойдет Дежнев!
Черные глаза Агафонова напряженно всматривались в проход за ледяными воротами. «Видят ли нас Дежнев с Поповым? — проносилось в его мыслях. — Чертова «Рысь» нас заслонила…»
Выхватив из-за пояса пистолет, он выстрелил в воздух. Звук выстрела слился с грохотом льда.
Трагедия, разыгравшаяся в пятидесяти саженях за спиной Попова, не сразу стала ему ясной. Беспокойно оглядываясь, он не видел ни «Бобра», ни «Лисицы», заслоненных анкудиновской «Рысью». За стамухами стоял такой треск и грохот, что услышать какие-либо крики или выстрелы не было возможности.
