Беглая княжна Мышецкая - Владимир Иванович Буртовой
– Служил я, атаман, в стрельцах конных более семнадцати лет, а как быть Степану Тимофеевичу по весне на Волге, так я к нему из Астрахани и сошел без отпуска…
– Сбежал, стало быть, от службы, стрелец? – усмехнулся Роман Тимофеев, распрямляя уставшие ноги, – худосочен был старостишка усольский, стол себе сготовил низковат, так что и ноги некуда коленями всунуть.
– Сказал сослуживцам на случай какого сыска, что пошел в Казань постригаться в монахи, – хохотнул Оська, и лицо его покрылось морщинами, со щек уходящими в долгую с сединой бороду. – В Саратове дождался атамана Разина, там и пристал к казакам, в отряд Лазарки Тимофеева. И на бой со стрельцами и рейтарами воеводы Борятинского ходил под Свиягу. А после боя того три дня скрывался в подполе у одного добросердечного мужика в Конной слободе, что под Синбирском. Девятого числа октября воевода Борятинский сошел из Синбирска на засечную черту, а я ночью побежал на юг, разумея потом у переволоки на чем ни то сплыть на Понизовье. А тут тайный слушок пошел между мужиков, что жив-де Степан Тимофеевич и стан имеет в Усолье. Собрал я тех, кто к нам прилепился по дороге, да и пришел сюда, готов служить казацкому войску со всей моей возможностью.
– Добро, Оська! Быть тебе в сотниках над новоизбранными казаками, – решил Роман Тимофеев, радуясь, что пришли не просто мужики, а готовые к сражениям ратники. – Потому как обученных казаков у нас немного, и это весьма печалит Степана Тимофеевича. Для начала бери к себе в сотню тех, кто с тобой пришел, а остальных я к тебе буду присылать. Вместе с самарянином Ивашкой Балакой станете новых казаков учить строю и воинским навыкам – не ровен час, что и ближними днями может случиться здесь какое сражение с воеводскими присыльщиками, так чтоб быть готовыми.
В дверь просунулась бочком княжна Лукерья, одетая в черный кафтан и в малиновых казацких шароварах, улыбнулась мужчинам:
– Братка Роман, обед готов, идем-ка, покудова щи не простыли, а кашу сороки не расклевали – им тоже время подкрепиться, на ближних деревьях расселись, ждут остатки, стрекочут немилосердно!
– Иду-иду, Луша! Без обеда и казак не вояка! Ну, Оська, ступай и ищи себе место для постоя, ройте землянки, покудова сухо. В жилых домах и мои казаки уже не помещаются. Дожди польют – по грязи куда как хуже жилье строить. Прокорм какой есть при себе? Сказывай, не стесняйся, поможем.
– Дня на три будет, – ответил Оська Путиловец, довольный своей предусмотрительностью – к себе принимал ратных людишек по деревням, заранее упреждая озаботиться харчами не менее чем на неделю, чтоб не грызть березовую кору с голодухи!
– Добро! За это время что-нибудь придумаем, на войсковой кошт поставим.
Проводив Оську Путиловца, Роман Тимофеев с княжной Лукерьей прошли в соседний домишко, где в двух комнатках порознь жили самарские сотники – Хомутов с Лукерьей и Иван Балака в другой. Столовались давние друзья вместе у Хомутовых, благо княжна Лукерья службой не была обременена, разве что какой казак по неосторожности наносил себе рану при учении или набивал изрядный синячище, тогда бежали к княжне Лукерье лечиться.
Прихлебывая щи, Роман нет-нет да и поглядывал на Никиту Кузнецова, которому извечно надо было куда-то мчаться, на Еремея Потапова – этот крошки на стол зря не уронит, бережлив в еде, зато Гришка Суханов, засматриваясь на княжну Лукерью, не один раз сунул ложкой в бороду мимо рта. И только Ибрагим улыбался, шевелил смоляными усищами, нахваливал Лушины щи:
– Ах, вкусно! Домой вернусь – научу свою женку щи варить!
Михаил Хомутов, оставя ложку, удивился:
– Отчего же? Неужто прежде щей не пробовал?
– На Кавказе щи не варят. На Кавказе барана резал, мяса варил, вино пил!
– Эх, вы, человеки, – посмеялся Никита. – Надо же, век живут, а щей варить так и не научились!
– Домой воротится – женку свою научит, – проговорил Еремей.
Помолчали, ибо кто мог сказать наверняка, попадет ли теперь домой когда-нибудь отважный кунак Ибрагим, которого жизнь забросила с прекрасных родных гор в леса далекой России! Роман Тимофеев сменил тему разговора:
– Добро, что слух о нас ширится среди окрестных мужиков. Но слух этот рано или поздно докатится и до воеводских ушей, вот что надобно нам иметь в виду, сотники.
– Дня через два докатится, так я думаю, – уронил Иван Балака и на немой взгляд Романа Тимофеева пояснил: – Ныне уведомил меня тутошний скупщик соли, что ночью неведомо куда пропали два у него бывших работника при соляных амбарах.
– Сыск послан? – походный атаман явно встревожился этой вестью: был от него приказ всем здешним жителям домов своих тайно не покидать, а при нужде куда-нибудь отъехать – уведомлять его непременно! И вот первое явное ослушание!
– Послал казаков окрест обшарить, жду вестей, – ответил Балака и сам же усомнился в успехе своего приказа. – Да лих его знает, в какую сторону метнулись. Ежели здешние, так не сыскать, потаенные места знают, как сверчок свое запечье, до малой трещинки!
– Неужто с изветом пошли к воеводе на Синбирск? – не сразу поверил такому Никита Кузнецов. – Работные ведь люди, не псы боярские. Неужто и вправду говорят, что рысь пестра сверху, а человек лукав изнутри!
– Темна душа иного нашего брата, поди узнай, что в ней притаилось, – вздохнул Иван Балака. – Ну да бес с ними! Горячих углей далеко за пазухой не унести, так и нам здесь потай долго не усидеть, всему миру объявимся. Только бы батька Степан скорее от ран оправился. А все же, бережения ради, Роман и сотники самарские, отведите своих стрельцов в Теплый Стан. Тамо есть конюшни и изрядные дворовые постройки, амбары с клетями. Сказывают, что усольского Савы Сторожевского монастыря строения. Разместитесь там со всяким бережением, да за дальними караулами. К вам я и буду отсель наиболее обученных казаков отсылать. Это на случай негаданного воеводского прихода под Усолье.
– Пожалуй, он прав, как ты думаешь, Роман? – согласился Михаил Хомутов. – Это как мой дед, бывало, говаривал: коль вор ушел, по пустому месту хоть обухом бей!
– Твой дед, должно, бывалый молодец был, – засмеялся Роман Тимофеев. – Да оно и у нас тако же получается: гоняется за нами царский воевода, как черт за христианской душой. Надобно иной раз и остеречься. Ныне в ночь, Миша, сведем с тобой в Теплый Стан обе стрелецкие сотни, да
