Гордость Карфагена - Дэвид Энтони Дарем
Мономах спокойно выслушал ответ, глядя на луковичный нос галла, на его голубые зрачки и красные морщинистые щеки. Он показал вождю изогнутый меч, красивее которого галл прежде никогда не видел. Клинок блестел даже при тусклом свете очага. Мономах объяснил так: их армия пройдет маршем по землям вольков. Они пройдут, с его позволения или без оного, у него под носом или нет. На всякий случай он отнесет нос вождя Ганнибалу, чтобы тот лично решил этот сложный вопрос. И прежде чем переводчик закончил транслировать его речь, Мономах пригнулся, открыл рот и впился зубами в нос вождя. Он встряхнул его голову из стороны в сторону с яростью атакующего льва и откусил кусок человеческой плоти. Лицо галла начало походить на кровавое месиво, но вскоре оно стало наименьшей из его проблем.
Отступив на шаг, Мономах взмахнул подарочным мечом. Клинок описал низкую дугу и рассек вождю обе ноги ниже колен. Мужчина упал, его голени отделились от ног, но через миг он снова поднялся, сохраняя равновесие на окровавленных культях. Это не могло продолжаться долго. Впрочем, карфагеняне не следили за его падением. В хаосе колющих и рубящих ударов они перебили охрану вождя. Все произошло так быстро и в такой тесноте, что галлы не успели даже вытащить мечи из ножен.
Выбежав из хижины, послы увидели перед собой целую армию вольков. Остальная часть их группы, ожидавшая снаружи, вступила в бой при первых звуках схватки, разыгравшейся в лачуге. Когда Мономах присоединился к ним, они атаковали белогрудых варваров с такой неистовой яростью, что пробили брешь в их рядах. Клич лидера привел карфагенян в безумие. Они без устали наносили удары: рубили, пронзали, парировали выпады. И хотя в начале боя их было двадцать пять, только семнадцать воинов добралось до коней, и лишь одиннадцать ушло от погони и смогло оглянуться без страха. Еще двое скончались от ран через несколько дней. Позже еще один попросил товарищей убить его.
Когда остатки отряда из восьми человек вернулись в Новый Карфаген, Мономах, немытый и все еще покрытый кровью, которую он не стал смывать с помятых доспехов, направился прямо к Ганнибалу. Он сказал, что путь через Галлию проложен. У них будет много друзей. Поход вдоль Роны не придется совершать сквозь сонмы враждебных народов.
— Есть несколько племен, которые будут создавать проблемы, — подытожил он, — но мы сметем их с дороги превосходящими силами.
* * *
Войдя в покои быстрым шагом, Ганнибал увидел служанку, лежавшую ничком на его кровати. Под тонкой тканью сорочки проступали изгибы бедер. Дальше тянулись обнаженные стройные ноги. Она почесывала левой пяткой пальцы правой стопы. Женщина не замечала его и была полностью поглощена чем-то лежащим рядом с ней вне поля зрения Ганнибала. Он кашлянул, и служанка испуганно обернулась. Вскочив на ноги, она пригнула голову и опустила руки по бокам. Только теперь стало ясно, что на кровати она прижимала к себе маленького Гамилькара. Мальчик перекатился со спины на живот, как будто тоже был пойман на каком-то тайном действии. Он поднялся на четвереньки и посмотрел на отца, не понимая, что вызвало тревогу у няни. Оценив ситуацию по своей детской логике, он залепетал приветствие родителю.
— Ты уже начинаешь обольщать моего сына? — спросил Ганнибал.
Девушка торопливо забормотала оправдания, но он шикнул на нее, сделал несколько шагов и бросил плащ на спинку стула.
— Где моя жена?
— Она сейчас придет, — ответила девушка. — Она... велела мне принести юного господина сюда и ожидать ее в течение ближайшего часа.
Молодая женщина быстро взглянула на него, как бы подтверждая свои слова. Или, возможно, она намекала на то, что Ганнибал пришел раньше, чем обещал жене. У нее было симпатичное лицо — округлое и полное. Уступая Имилце в росте, она имела пышную фигуру. Ее широко разведенная грудь прижималась к сорочке, окрашивая ткань влагой, сочащейся из сосков.
Заметив это, Ганнибал спросил:
— Значит, ты кормишь моего сына и играешь с ним?
— Да, господин. Но я кормлю его лишь иногда. Твоя жена сама справляется с этим.
— У тебя тоже есть ребенок?
— Девочка.
— А как она поживает? Она ведь тоже хочет твоего молока?
Его вопросы смутили девушку, и она едва слышно ответила:
— Конечно, господин. Но в те дни, когда я даю молоко твоему сыну, мою дочь кормит другая женщина.
Ганнибал хотел расспросить кормилицу о ее ребенке, но он уже и без того сказал ей больше слов, чем обычно произносил другим слугам. Командующий нахмурился, подумав, что хорошее питание его ребенка могло ослабить или даже убить другое дитя. Но он не стал задерживаться на этой мысли и кивком головы велел служанке покинуть комнату.
— Я сам позабочусь о мальчике.
Когда Имилце заглянула в спальную, отец и сын сидели на полу. Ганнибал расставлял мраморных солдатиков в организованный отряд, а Гамилькар мешал ему, хватая то одного, то другого воина. Он засовывал их в рот, словно был гигантом, который сражался с пехотинцами и отъедал им головы. Полюбовавшись этой мирной сценой, Имилце вошла в покои. Она ничем не выдала свои эмоции.
— Странная вещь случилась этим утром, — сказала она, помахав рукой и указав мужу, что не сядет на каменный пол.
Ганнибал поднялся на ноги и затем лег на кровати. Имилце устроилась рядом и продолжила свою историю. Их повар, готовивший ужин в честь небольшой делегации инсабрианских галлов, ослеп на один глаз. Это действительно был необычный инцидент. Желая проверить консистенцию масла, он сунул ковш в кипевший чан. При прикосновении с железом масло брызнуло, и одна из капель попета в глаз повара, заставив его взвыть от боли. Узнав об этом случае, Ганнон нашел в нем знак богов. Не на шутку встревожившись, он послал за Мандрабалом, но тот отказался прийти, заявив, что его толкователь знамений переживает приступ лихорадки.
— Это расстроило его еще больше, — сказала Имилце, — поскольку он счел такой поворот событий двойным предвестием беды.
Ганнибал выслушал ее без всякого интереса и проворчал, что дурные знаки мерещатся его брату в любой банальной мелочи.
— Нужно прислушиваться к советам богов, — сказал он. — Но не следует дрожать от страха по каждому поводу. Вряд ли капля масла была
