Фрэнк Йерби - Сарацинский клинок
– Я в этом не сомневаюсь. Ты очень красивый парень, Пьетро, хотя сейчас ты осунулся и похудел. Я потом погляжу, как вернуть тебе ее, но ты должен будешь, как положено, жениться на ней перед алтарем Господа Бога.
– С тех пор, как это случилось в прошлом ноябре, отец выдал ее замуж…
– Плохо, – сердито заметил Фридрих, – потому что если этот брак не нарушает установленных границ кровосмешения, я ничего не могу поделать.[18] В вопросах брака Его Святейшество самый упрямый человек. – Фридрих улыбнулся Готье: – Как, вероятно, помнит ваш король…
Готье вспыхнул. Разговор о королеве Ингеборг и о том, как грубо обращался с ней король Франции, был неприятен всякому французу.[19]
Вино, получше того кислого напитка, который помнил Пьетро, разгорячило Фридриху кровь. Он принялся мерять шагами комнату, размахивая руками.
– Поверьте, – обращался он к Готье, – я не в ссоре со знатью как таковой. Без хорошей знати государство не может существовать. Но заметьте, я сказал: без хорошей знати. Посмотрите на сегодняшнюю ситуацию в мире. У мусульманских султанов правительства лучше, чем в христианских королевствах. А почему? Потому что их земли не поделены между могущественными баронами, которые могут пререкаться с самим королем! Теперь, когда я император, я преподам урок всей Европе…
В чем корни такого положения? Замки! Барон не должен иметь право содержать крепость и вооруженных вассалов. Вооруженные силы должны служить государству. Единственной военной силой должны быть войска короля, когда он призывает их защитить границы государства от иностранного вторжения. Пора кончать с этой мешаниной мелких королевств внутри королевства. А так, видит Бог, выглядят сегодня наши графства, герцогства и баронства. Они чеканят свою монету, вооружают людей, взимают налоги – а все эти права должны принадлежать королю и только королю!
Готье смотрел на него с удивлением. Но Пьетро уловил мысль Фридриха. Это была революционная идея, которую исповедовал Фридрих Второй: развитие общества от замкнутых кланов, вечно воюющих между собой, толкающих страну к кровопролитию и анархии, к нации, обладающей безопасностью и спокойствием. Для того, 1212 года, благородная мечта – и на многие годы вперед, пока зло национализма не перевесит его благое начало…
– Но, сир, – запротестовал Готье, – зачем тогда вам нужна знать?
– Чтобы командовать моими войсками на поле боя. Чтобы заседать в моем Тайном совете. Чтобы сочинять и пересматривать законы. Чтобы служить мне – как, например, мой латинский секретарь…
– Но если у них не будет замков… – начал Готье.
– Видит Бог, сир Готье, они будут иметь дома, огромные дома, прекрасные дома с множеством окон, через которые будут проникать свет и воздух! Им не нужны будут крепости для обороны, поскольку войны между ними будут запрещены…
– Но предположите, сир, – сказал Пьетро, – что некоторые из них будут придерживаться старых обычаев. Бароны ужасно любят свои маленькие войны.
Фридрих ударил кулаком по столу с такой силой, что подпрыгнули все графины.
– Я раздавлю их! – выкрикнул он.
– Придворная знать, – проговорил задумчиво Пьетро, – зависящая от короля. Но помогающая ему, советующая ему. Соблюдающая верность. Принимающая законы на благо всей страны. Организующая дело так, чтобы крестьянин в Неаполе не умирал от голода, когда в Палермо богатый урожай…
– Да! Ты умен, Пьетро. Ты правильно понимаешь мои намерения. Более того. Я создам университет. Светский университет – не для того, чтобы учить бормочущих священников одурачивать мой народ непонятной латынью и костями разбойников, снятых с виселицы и выдаваемых за останки святых – а для того, чтобы учить адвокатов и ученых. Я соберу ученых со всего мира – людей, которые могут вызвать дождь, чтобы спасти урожай во время засухи, изготавливать лекарства для излечения больных без колдовства н языческих обрядов…
Лицо Готье выражало полную растерянность. Было очевидно, что речи Фридриха кажутся ему кощунственными.
– Я не слишком умен, сир, – сказал он, качая головой, – но мне представляется, что этот курс чреват многими опасностями. Если бароны перестанут воевать, они заскучают и в головах у них начнется сумятица.
– Заскучают? Это при моем дворе? Никогда, сир Готье. Я соберу лучших поэтов и певцов со всей Европы, крупнейших ученых мира, будь они евреями или сарацинами. Моя знать будет слушать прекрасных певцов, охотиться вместе со мной и выслушивать такие проекты, что только их обдумывание займет их мозги на все лето. Они будут любоваться танцами сарацинских девушек такой красоты, что у них голова закружится от одного их вида, смотреть на жонглеров и фокусников, знакомиться с моим зверинцем, куда я соберу всевозможных зверей со всего света…
– И надо полагать, время от времени слушать мессу? – сурово спросил Готье.
– Да, – кратко ответил Фридрих.
Пьетро улыбнулся. Он знал, как мало интересуют Фридриха религиозные проблемы.[20] Человек, не родившийся на Сицилии, не мог понять этого чувства. Конечно, по всей Европе можно было встретить деревенских атеистов. Для людей с аналитическим складом ума многие мрачные доктрины церкви выглядели сомнительными, но Сицилия в тринадцатом веке была рассадницей свободомыслия, и вина за это лежала на сарацинах.
За двести с лишним лет до своих европейских единомышленников многие последователи Магомета, с тех пор как астроном и поэт Омар[21] сочинил свои замечательные, но абсолютно скептические рубаи чуть больше ста лет назад, совершали путь от религиозного фанатизма к сомнению по широкой дороге знаний. Пьетро читал стихи Омара в переводе с фарси на арабский. У себя на родине, в Египте, Марокко, Турции и Персии, ученые, наставлявшие Пьетро, когда он был мальчиком, остерегались высказывать свои сомнения, опасаясь фанатичных ортодоксальных эмиров. Но в Палермо, вдали от дома и контроля со стороны халифата, они подвергали сомнению все, начиная от подлинности зова погонщика верблюда и до самого существования Бога.
У Фридриха тоже были такие учителя. Но Фридрих был король, готовился стать императором. Вера или неверие Фридриха будут определять направление политики империи. То, что Пьетро ди Донати не верил, следовало тщательно таить в запутанных уголках его заблудшего сознания, иначе это грозило ему ужасной смертью.
А Исаак осложнял эти заблуждения, давая ему самостоятельно читать священные манускрипты. Языческие суеверия, внесенные в христианство людьми, не готовыми к его восприятию, уже были бедой; но ничто не могло примирить Пьетро с жестокостями, совершаемыми во имя Того, который призывал подставить вторую щеку для удара и проехать вторую необязательную милю. Во имя этого милосердного Бога по всей Европе горели костры и из их пламени доносились крики живых людей…
