Валерий Елманов - Царская невеста
– А если все сразу выпить? – поинтересовался я.
– Ежели ума нету, можно и сразу, – недоуменно хмыкнула она, хлопая изрядно осоловевшими глазками – снотворное уже начало действовать. – Токмо навечно уснешь. Хотя все пить ни к чему – чтоб помереть, и четверти за глаза.
Все правильно – сонный настой ведрами не хлещут. Разве лишь когда хотят, чтоб сон превратился в вечный. Нет уж, милая. Только без меня и уже имея на голове монашеский куколь. Вот тогда что угодно – травись, топись или вон с колокольни вниз головой. На все твоя царская воля. Для мужика такой уход из жизни – трусость, женщине же простительно.
Примерно в таком духе я с Анной и переговорил, добавив в заключение, что ложку настоя она, если есть желание, может выпить, а остальное содержимое горшка пускай побудет в моей фляжке. Как говорится, от греха подальше. Выдавать буду по первому требованию, если бессонница станет терзать и дальше, но по чуть-чуть.
– Вот еще! – зло фыркнула она и многозначительно пообещала: – Я уж лучше сама иное заварю!
Оставалось только беспомощно развести руками и жалобно вздохнуть – пусть уж лучше думает о яде, чем о каком-нибудь ином способе уйти из этой жизни.
Это ведь я специально изобразил перед ней, что навряд ли смогу что-либо поделать, если она еще раз попытается отравиться. На самом-то деле…
Ицхак, нежданно-негаданно заглянувший ко мне в гости буквально накануне отъезда, был несколько разочарован скудным убранством моих комнат и убогой мебелью.
– Вэй, и это царский любимец, – укоризненно произнес он, оглядывая комнаты, где и впрямь пока было несколько неуютно.
– Какой еще любимец? – смущенно проворчал я.
– А как иначе назвать человека, без которого царь за последнюю седмицу не смог обойтись ни на один вечер? – удивленно спросил он.
– И откуда у тебя такие сведения? – несказанно удивился я.
Еще бы. Тут и впрямь было чему дивиться. Если учесть, что сам я практически никому языком не трепал, то получается, что эти данные у него могут быть только из одного источника – проболтался кто-то из слуг Иоанна, причем из самых доверенных. Проболтался или вообще является тайным информатором купца. Ну ничего ж себе!
– Какое это имеет значение? – пожал плечами Ицхак. – Главное, что они точные.
– Ты прямо как Штирлиц! – не сдержал я восхищения перед пронырливостью своего собеседника.
– А это кто? – в свою очередь полюбопытствовал купец. – Судя по имени, он из германских земель. Или я ошибаюсь?
– Не ошибаешься, – кивнул я. – Был один хитрюга вроде тебя. И тоже все обо всем знал.
– Наверное, купец, – сделал вывод Ицхак.
– В какой-то мере, – уклончиво ответил я и с искренним сокрушением развел руками. – Ты уж извини, даже угостить толком нечем.
Нет, сам я не голодал. За те несколько дней, что Глафира на правах ключницы приняла в свои руки бразды правления моей скромной усадьбой, состоящей пока что из просторной двухэтажной пятистенки, бывшая пирожница развила такую бурную деятельность, что только держись.
Просторные сени были уже полностью заставлены всякими ларями и коробами, доверху набитыми всяческими припасами, так что ел я от пуза. Вот только угощать всем этим Ицхака было как-то несподручно – мало того что грубая пища, да еще вдобавок некошерная.
Во всяком случае, мясо – однозначно из трефных, даже если это говядина или баранина, и предлагать его – обидеть человека. У них же железная куча правил по «правильному» забою скота, которые должны неукоснительно соблюдаться. Например, как рассказывал мне сам Ицхак, прежде чем прирезать корову, надо трижды провести ножом по пальцу и столько же по ногтю, дабы убедиться, что нож достаточно острый и неоскверненный. После убоя мясо тщательно обследуют на предмет признаков заболеваний, после чего кропотливо удаляют все кровеносные сосуды, жир и сухожилия задней части. Затем…
Впрочем, дальше излагать ни к чему – и без того понятно, что любое мясо в доме христианина не является кошерным. Пироги Глафиры? Вкуснющие, просто слов нет, только с точки зрения правоверного иудея тоже подгуляли. К тому же тесто она замешивала на яйцах и, разумеется, не отбирала только те, которые не запачканы кровью, с одного конца тупые, а с другого – заостренные, и желток со всех сторон окружен белком.
А уж что касаемо питья, то тут и вовсе завал. У меня его – в смысле хмельного – пока что и вовсе не имелось. Ни кошерного, ни даже трефного – никакого. Когда я только заикнулся о том, что было бы неплохо прикупить на Торгу медку, да желательного не одного, а трех-четырех сортов, чтобы был выбор, новоявленная ключница тут же заявила, что ежели даже на такой пустяк тратить деньгу, то никакого серебра не хватит, и вообще, покупать мед – это прямой укор ей как хозяйке, так что лучше она его приготовит сама, да таковский, что я нигде больше не сыщу.
– Я бы с радостью, но в наличии только квас. – Я смущенно пожал плечами. – Даже пиво еще не готово, Глафира только сегодня поутру две бадейки бродить поставила. Разве что сказать ей, чтоб прямо сейчас послала Андрюху, да прикупить бочонок? У тебя как со временем?
– Мне отчего-то так и помыслилось, что на разносолы у тебя полагаться не стоит, – кивнул Ицхак. – Ну что ж, будем считать это моим маленьким скромным подарком на новоселье. Куда заносить? – И распахнул двери, ведущие из сеней на крыльцо.
Оказывается, купец прибыл ко мне на подворье не с пустыми руками – в телеге лежало целых три бочонка с медом, два увесистых мешка, от которых за версту несло сдобой и чем-то еще, но тоже очень вкусным, и прочая снедь.
Перечислять все гостинцы я не стану – ни к чему, скажу лишь, что Ицхак не поскупился, захватив с собой столько закуски и выпивки, что их, как изящно выражался запойный сосед из моей «прошлой» жизни, вполне хватило бы на две добрых попойки и одну белую горячку.
К делу Ицхак приступил почти сразу после того, как мы утолили первый аппетит и опустошили по паре кубков отличного медку.
– Ты высоко взлетел, – констатировал он, коротко, но емко оценив мое нынешнее положение. – С тех высот, что ты достиг, если уж падают, то разбиваются насмерть – мне ведомы нравы при дворе царя, – пояснил купец. – Признаться, мне будет тебя недоставать, если государь вдруг сменит свою милость на гнев, который, как я слыхал, бывает ужасен.
– Надеюсь, что мне это не грозит, – самодовольно усмехнулся я. – Дело в том, что Иоанн Васильевич навряд ли отважится меня убивать, потому что… – Но тут я вовремя прикусил язык, прикинув, что ни к чему кому бы то ни было знать обо всех моих фантазиях и выдумках, которые я наплел царю, и замешкался, не зная, как продолжить.
