Андрей Буровский - Орден костяного человечка
Ветер бил в лицо, свистел в камнях курганных оградок, в высоких, до полутора метров, бодыльях сухой травы; он действовал, как легкое вино. Теперь они были на сотню метров выше днища долины, и на десятки верст вокруг простиралась удивительная страна Хакасия, красивая и непостижимая. От озера Плуг-Холь во все стороны поднималась земля, образуя огромную чашу. На север земля поднималась полого, пространство терялось в грядах уже по-настоящему высоких хребтов. Володя знал, что там, возле хребтов, совсем другие условия — много воды, есть несколько больших русских сел, а по хребтам идет уже настоящая горная тайга.
На северо-западе, за переломом местности, лежало ярко-сапфирное, сияющее озеро Пугата, и к нему тянулись стаи птиц, проходя почти над головами.
На востоке и юге от Плуг-Холя земля поднималась круче, оформляла более четко исполинскую чашу. А на северо-востоке даже невооруженным глазом угадывалась такая же огромная долина и на ее днище — какие-то неровности. Это была знаменитая Салбыкская долина, и в бинокль Володя ясно разглядел знаменитые Салбыкские курганы — самые большие в мире курганы, размером с небольшую сопку, возведенные примерно в III–II веках до Р.Х.
Вся эта местность, в зависимости от расстояния, была расцвечена разными оттенками синего, лилового, голубого, сиреневого, и эти оттенки все время менялись, потому что по ней гуляли огромные тени облаков.
Красота местности пьянила не меньше весеннего ветра, дарила то же ощущение бесконечности и величия жизни.
И почти сразу, как отряд вышел на диван, стало изменяться состояние чувств. Володя знал, что с диванов не только открывается просто потрясающий вид, долгое пребывание на них дарит удивительное чувство величавой отрешенности и покоя.
На вершине сопки вы тоже можете почувствовать отрешенность от мелкой бытовщины, повседневной рутины борьбы за жизнь, которой заражены все копошащиеся на днищах долин. Но тут же вершина сопки или высокой горы подарит и чувство некой победительности, преодоления, гордое чувство превосходства над остальным человечеством. И острое чувство непокоя.
А вот на диванах вы ощутите именно величавый покой, отрешенность — не агрессивную, а спокойную, задумчивую, гордую. Не чувство своего превосходства над другими людьми, а скорее прикосновения к чему-то высшему, более важному и сильному, чем проблемы и страсти людей.
Здесь это действовало с особенной силой… Наверное, сказывались красота и необычность места, исключительные даже для диванов хакасских сопок.
— Ну что, всем ясно, что надо делать?
Кивнули, невнятно угукнули, а вообще-то, народ вполне даже понятливый и активный, сам хочет во всем разобраться. Вчера Епифанова мучили чуть не до часу ночи, пока у него язык не начал заплетаться.
— Ну, тогда так: Андрей становится на нивелир… ты ведь умеешь?
— Я же рассказывал, на лесоразработках я работал…
— Вот и отлично! Значит, ты на нивелир. Дима и Наташа — на рулетку; одному рулеткой замерять трудно, а вдвоем — в самый раз. Оля, возьми блокнот, ты будешь записывать данные.
— А потом порисовать здесь можно будет?
Интересные вопросы задают глупые деревенские девочки, которых уже готовы презирать умные новосибирские студенты.
— Конечно можно, Наташа. Мы же будем делать перерывы, а если дело пойдет, я сам охотно побегаю с рулеткой.
— Да я же не к тому…
И покраснела.
— А я к тому! Поработать красками я тебе дам. Ясно? Дам.
— Я не красками, я пастельными карандашами и таким твердым карандашом… он называется чешский карандаш.
— Вот пастельными карандашами и будешь работать. И чешским. А я пройдусь по дивану, хоть прикину, что нам тут предстоит переделать… Ну, с Богом!
Часа за два Володя обошел почти весь диван, усеянный курганами трех разных эпох. Здесь было до полусотни татарских курганов, ранних и поздних; по крайней мере, восемь таштыкских (таштыкская эпоха сменила тагарскую и продолжалась со II по IV век по Р.Х.), пятнадцать карасукских. Вокруг таштыкских курганов не делались каменные курганные оградки — совсем другая культура.
А вот карасукские курганы, предшественники тагарских, необходимо было изучить так же. Работы примерно на неделю… Володя прекрасно понимал, что курганы можно найти не только на этом диване, но понимал нисколько не хуже, что самое глупое — это начать метаться с места на место, пытаясь объять необъятное. Самое разумное — это сделать как можно тщательнее исследование одного конкретного места, о котором Епифанов узнал еще в Новосибирске. Пусть этот диван послужит одной из опорных точек исследования, будут ведь и еще несколько. Изучив в них все курганные оградки, уже можно будет что-то сказать. Ни одного привходового камня с выемкой, что интересно.
Володя примерно наметил план работы, присмотрел даже место, где удобнее всего готовить пищу и обедать. В Хакасии… в степной Хакасии, по крайней мере, не так уж много леса. И кипятить чай удобнее всего не на щепках, которые к тому же придется таскать с собой на диван каждое утро, а с помощью паяльной лампы. Вот как будто ровное место, удобное и сухое, тут самое милое дело.
Голоса ребят стихали за перегибами местности; Володю это совершенно не смущало. Что ребята работящие, заинтересованные — сразу видно, и к тому же он вскоре вернется, проверит работу и разберет сделанное. А мелочно контролируя и подгоняя, скорее убьешь интерес и инициативу, чем заставишь сделать больше и лучше.
Да и не спешил он возвращаться, так хорошо и отрешенно стало ему на этом диване. Коршуны спускались, вели все ниже свои круги, чтобы посмотреть на человека; сине-сиренево-лиловый простор распахивался на десятки верст. Гогот и курлыканье, блеяние бекасов, какие-то непонятные, с трудом воспроизводимые звуки неслись с неба. Ветер то тихо нашептывал что-то, то свистел и выл в низких кустах. Тут хотелось не работать, а сесть, задуматься о чем-то по-настоящему большом, значительном. Или просто лежать, слушая ветер и гогот, проникаясь этой синевой, впуская ее к себе в душу. Он уже столкнулся с проблемой, цена которой — человеческая жизнь. Окружающее тоже настраивало не мельчить, думать и чувствовать по-крупному, ощущать жизнь большими кусками. Может быть, этот голубой простор наверху, полный птиц и солнечного света, светло-лиловый душистый простор хакасской степи — вообще последнее, что он сможет вот так неторопливо созерцать в своей жизни? Володя сидел, курил, созерцал, и синева проникала внутрь, очищала и целила его душу.
Что беспокоило Володю, так это змеи: за полтора часа он встретил трех гревшихся на солнышке гадюк, из них одну длиною почти в метр. А сколько уползло, только заслышав его шаги? Надо предупредить ребят…
