Пантелеймон Кулиш - Чёрная рада
— Я б тебе скоро заткнул глотку, иродова душа, сказал раздосадованный Петро, — если б не забыл взять пистолетов!
— Никогда я не поверю, отвечал тот равнодушно, — чтоб сын Шрама взялся за разбойничье оружие один против одного, тогда как имеет в руке честную саблю... Что же мне мешало бы отделаться от тебя пулею, и ехать дальше, вместо того, чтоб ждать, пока ты отважишься прыгнуть через ровчак?
— Подлая кожа! говорил между тем Петро, досадуя на своего коня. — Чтоб тебя волки сели! Я обойдусь и без твоих ног!
И отошел несколько шагов назад, чтоб разбежаться на отчаянный прыжок.
Угадав его намерение, Леся закрыла в ужасе глаза и мысленно молила Бога подкрепить его силы. Впрочем, глядя на его высокий рост, стройность тела и легкость движений, можно было ожидать, что он исполнит свое намерение, не подвергаясь большой опасности.
В самом деле прыжок был так ловок, что Петро ступил правою ногою на другой берег; но едва коснулся он земли, как она обрушилась под ним подобно хрупкому снегу, и он полетел бы на дно глубокого провала, если б Кирило Тур не подбежал и не подал ему руки.
— Молодец, брат, ей Богу, молодец! говорил он, — не даром о тебе идет такая слава. Ну, теперь от всей души готов с тобою стукнуться саблями.
— Слушай, товарищ, сказал ему Петро, — не буду я с тобою биться.
— Как! ты отказываешься от моей бранки?
— Нет, скорей откажусь от жизни! Но послушайся меня, брат, отдай мне ее, кончи на этом свою шутку, и вот тебе рука моя, что я буду твоим вернейшим другом.
— Ха-ха-ха! вот чудеса! воскликнул запорожец. — Богдан, слышишь ли?.. Я знал, что в тебе бездна отваги, но не знал, что так мало толку. Не совсем же ты, казаче, пошел по батьку. Какой бы дьявол заставил меня затевать с гетманом такую шутку, коли б не сам сатана засел в моем сердце? Нет, брат, умереть от доброй шаблюки для меня ничего не значит, но отдать назад такую кралю — ой-ой-ой! И так годи балакать. Стукнемся лучше так, щоб аж ворогам було тяжко, и пускай лучше про нашу славу Божий человек сложит песню, чем разойтись чёрт знает по каковски.
И, говоря это, он обнажил свою тяжелую и длинную шаблюку:
Ой панночко наша, панночко шаблюко!З бусурманом зустрівалась, да й не двійчи ціловалась!
говорил он, — поцелуйся ж теперь с этим рыцарем так, чтоб запорожцам не было стыдно перед городовыми, а черногорцы чтоб не величались своими юнаками!
— И так ты не уступишь без бою своей бранки? спросил Петро. Пускай же нас Бог рассудит, а меня простит, что поднимаю руку на человека, который только что спас меня от смерти!
И стал в оборонительное положение.
— Коханый побро! обратился тогда Кирило Тур к Черногорцу, — если я паду, не препятствуй казаку взять нашу отмицу, а сам ступай в Черногорию, и скажи, что есть на свете Украина, где добрые молодцы не уступают в храбрости черногорским юнакам. Жаль, что далеко до шинка, а то б и мы сделали так, как ты рассказывал про ваши юнацкие поединки, — стукнули б сперва по доброй чарке, поговорили, пошутковали и начали бы смертный бой, как веселый танец. Что ж ты, казаче, не нападаешь? обратился он к Петру. — Твое право нападать, а мое отбиваться.
Петро начал сечу. Никогда, может быть, не сходились на киевских полях два бойца, столь равные по силе, искусству, неустрашимости и хладнокровию. Плотная фигура запорожца обещала на первый взгляд более силы, но зато стройные и гибкие члены молодого казака должны, казалось, были взять верх над тяжелою силою. Стук сабельных ударов, наносимых и отражаемых с равным искусством, приводил в трепет сердце Леси, и только глаза такого человека, как Черногорец, могли смотреть на этот страшный бой без ужаса. Он видел в нем нечто столь высокое в своем роде, что, глядя на него, забыл и об опасности своего друга, и о своей отмице. С восторгом мастера наблюдал он, как удары с обеих сторон отпускались сперва изредка и с умеренным напряжением силы, как они постепенно делались быстрее и крепче, как оба противника переменяли один за другим разные способы сражаться, и отвечали друг другу с таким присутствием духа, знанием дела и единомыслием, как музыканты в дуэте. Между тем, по воспламененным уже яростью их взорам, по искрам, сыпавшимся от сабель, и напряжению мускулов, можно было каждую минуту ожидать, что чья нибудь голова распадется на части под ударом. Этого однакож не случилось, потому что в самом жару поединка сабли вдруг перебились, и противники остались обезоруженными.
— Ну, чем же мы кончим? сказал Петро, разгорячась, и уже забыв свои кроткие меры. — Давай бороться или стреляться на пистолетах. Мне не хотелось бы пустить молву, что я не справился с Кирилом Туром.
— К чёрту борьбу! отвечал запорожец, тяжело дыша, — это шутовской поединок; да тебе ж и не ударить меня об землю так, чтоб и дух вон... Пистолеты также к чёрту! Не много чести раздробить человеку череп глупою пулею. А есть у нас, коли хочешь, кинжалы, равной величины и одного мастера. Схватимся за руки по-братски, по стародавнему обычаю, и пусть нам Господь милосердый отпустит наши согрешения!
Взяв у побратима кинжал и примерив к своему, он подал его своему противнику, и тот схватил опасное оружие с какою-то безумною радостью. Потом они взялись крепко левыми руками, и между ними началась битва, гораздо отчаяннее первой.
— Эй, драгий побро! сказал Черногорец, — оканчивай скорей: вон уже погоня за нами!
— Не бойся, отвечал, задыхаясь Кирило Тур, — пока переправятся через байрак, всему будет конец.
— Наши, наши! вскричала Леся, обративши на дорогу глаза, устремленные до сих пор с ужасом на сражающихся.
Действительно, на место боя поспешали несколько всадников с такою быстротою, какая только была возможна для их лошадей. Впереди всех скакал Сомко, за ним старый Шрам, а за ним еще несколько человек.
Выехав из лесу, они скоро увидели вдали на возвышении двух бойцов, которых сабли блистали красными полосами против зардевшегося на востоке неба. Шрам, зная силу и искусство своего сына, уверен был, что он положит хищника на месте. Но когда бойцы взялись за кинжалы, у него замерло сердце: он знал, что в этаком бою нередко оба противника падают разом.
Так и случилось. Не успела погоня доскакать до провала, как Петро и Кирило Тур нанесли в одно и то же мгновение друг другу в грудь по такому удару, что оба повалились замертво.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
Ой не жалкуйте, славні Запорозці,
На московських генералів;
Ой жалкуйте ж вы, славні Запорозці,
На превражих своіх панів;
Ой що наши паны, еретичи сыны,
