Юрий Трусов - Падение Хаджибея. Утро Одессы (сборник)
Семь переходов по очаковской степи сделала армия Гудовича, нигде не встречая ни местных жителей, ни их следов. К концу седьмого перехода в предрассветной мгле показались плоские холмы Куяльницкой возвышенности. Сергей Травушкин почувствовал, что идет по стерне.
– Братцы, – зашептал он идущим рядом гренадерам. – Братцы, да это же пашня.
Он вырвал из рыхлой земли пучок срезанной пшеничной соломы и передал ее товарищам.
– И впрямь стерня. Значит, где-то здесь наши, крещенные, живут, пашут…
– А если это не наши, а турки пашут, – взволнованным шепотом высказал догадку один из солдат.
Но товарищи его запротестовали:
– Да что ты! Будет тебе турок или татарин землю пахать!
– Не иначе как наши тут живут или волохи, – порешило большинство.
Утром, когда войско отдыхало, расположившись лагерем в лесистой балке, Хурделицу разбудили часовые. Перед есаулом стоял высокий худой старик в залатанной холщовой свитке. В больших жилистых руках он держал кошелку, набитую пучками сухих трав.
Кондрат протер глаза, чтобы окончательно удостовериться, не снится ли ему сон: перед ним стоял дед Бурило – постаревший за полтора года разлуки, но Бурило, живой-здоровый!
– Диду! – Есаул крепко обнял старика.
Тот тоже так обрадовался неожиданной встрече, что не мог скрыть слез.
– Крестник, не гадал я тебя встретить. Не гадал… Дайка глянуть на тебя хорошенько. Ой, какой пышный стал! – разглядывал Бурило есаула.
Хурделицу смутила эта похвала, и он, посадив деда на свой походный сундук, тут же начал расспрашивать его о Маринке.
– Слава богу, с помощью Луки, Чухрая и Озен-башлы узнал я, что хаджибейский паша ее в неволе держит. И теперь, коли нам самим не удастся ее из лап Ахметки вырвать, так ты за это берись, крестник, – ответил Бурило.
– Я этим, дед, давно забочусь.
– И добре…
– А кто еще с тобой Маринку вызволяет? – спросил Кондрат.
– Кто? Многие, крестник, – скупо ответил Бурило.
Зная нрав старика, есаул понял, что дед больше ничего не скажет об этом, и перевел разговор на другое:
– Ну, как вам здесь, диду, у Хаджибея живется?
– Лучше не спрашивай об этом, сыну, – вздохнул Бурило. – Терпят нас турки лишь потому, что нужны мы им. А не то – давно бы всех вот так… – Он провел рукой по горлу. – С Лукой я, – продолжал старик, – устроился, пашем землицу у турецкого бея. Озен-башлы тоже возле нас. Иногда и Чухрай заходит. Он у Атттотки в джигитах, что ли… Кто их там разберет! За последнее время Чухрай с Лукой дружбу водит. У них обоих жинки в неволе, в доме паши… Трудно нам. Вся надежда на вас, что скоро поганых с земли нашей сгоните. Сил больше нет, Кондратушка, терпеть супостатов проклятых… В Хаджибее ныне слух прошел среди наших, что скоро туркам конец. Вот я этой ночью присматривал за скотиной на выпасе, вздремнул было маленько, а проснулся – боже правый! Сила несметная идет на Хаджибей. Подполз ближе, пригляделся (звездный воз уже на край неба ушел) – да это ж наши казаченьки да солдатушки. Я в догляд за вами до самой балки шел, не помня себя от радости… Все люди хрещенные радуются, как и я. – Голос старика задрожал, и снова по морщинистым щекам потекли слезы.
Хурделица обнял его:
– Успокойся, диду, скоро ударим по туркам так, что они за море синее убегут.
В тот же день, 11 сентября, войска Гудовича поднялись на Куяльницкую возвышенность. Отсюда, с плоских рыжеватых холмов, было видно море. Оно, словно ширь непаханной земли, манило и волновало сердца солдат и казаков. Во время похода они постоянно называли его ласково, как в старинной песне: морюшко. Когда, бывало, в ночной степи дул влажный, пахнущий йодистыми водорослями ветер, солдаты говорили: морюшко дышит. Когда в походе сталь штыков и чугун пушек покрывались каплями солоноватой росы, то это значило: морюшко слезы шлет. А когда со стороны берега, по степи, начинал клубиться туман, то объясняли: к нам с морюшка белый гость идет.
И теперь, хотя люди понимали, что пришло время смертной битвы, бодрость духа их не покидала. С вершины холма Кондрат зорко всматривался в далекий противоположный берег подковообразного залива. Там он отыскивал знакомые очертания зубчатых стен Хаджибея.
С какой бы радостью, не медля ни секунды, помчался он туда на своем коне и с обнаженной саблей бросился на штурм этого разбойничьего гнезда! Он бы вырвал из плена свою Маринку и по-казацки расправился за ее муки с проклятыми супостатами! Нетерпение охватило есаула. Каждая минута промедления приводила его в отчаяние.
Василий Зюзин, встретив Хурделицу, взглянул на его обострившееся от бессонных походных ночей лицо, пылающие лихорадочным румянцем скулы и понял душевное состояние есаула.
– Потерпи-ка, немного уже осталось, – сказал Василий другу.
Пересилив себя, Кондрат улыбнулся. Зюзин молча обнял товарища. По беспокойному блеску глаз есаула Василий понял, скольких сил стоила ему эта улыбка.
А Гудович, казалось, совсем не торопился. Приказав войску отдыхать, командующий долго и внимательно разглядывал в подзорную трубу Хаджибейский залив, подсчитывал количество стоящих напротив крепости турецких кораблей.
Кофейня
Кофейня Николы Аспориди стояла на самом краю татарского поселка, так называемого форштадта Хаджибея, расположенного по откосам Карантинной балки.
Это было место, где любили собираться за стаканом вина или чашкой кофе жители Хаджибея. Русские, турки, украинцы, греки, молдаване, татары, евреи, болгары встречались здесь с друзьями, передавали друг другу последние новости, играли в кости. Тут же был и постоялый двор. Хозяин удачно выбрал место. Недалеко от кофейни проходили три дороги: Очаковская, Аджидерская и Бендерская.
Из окон ее были видны широкие колеи Бендерской дороги. Два десятка лет тому назад купец Аспориди построил здесь длинную глинобитную хату с плоской соломенной крышей и открыл кофейню.
Теперь турецкие, греческие, русские купцы заключали здесь всевозможные торговые сделки. В одной из комнат заведения важные чиновники блистательной Порты, турецкие военачальники, бинь-баши, аги, байрактары, наслаждаясь кальяном, возлежали на удобных диванах и проводили часы в медлительной беседе друг с другом. В другой комнате солдаты турецкого гарнизона, янычары, спаги и матросы играли в кости, потягивая из узких глиняных бутылок дешевое вино. А в длинном, похожем на конюшню помещении полудикие татарские наездники, чубатые запорожцы, чумаки, приехавшие за солью, беглые крепостные из России, беженцы молдаване, сербы, болгары, арнауты находили ночлег и кусок хлеба.
Никола Аспориди умел угодить всем. Природа наградила его сметливым, острым умом и добрым сердцем. Он сразу отличал хитрого соглядатая паши от преследуемого турецкими властями беженца-серба. Первого Аспориди, хорошо угостив, направлял по ложному следу, а второму помогал скрыться.
