От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Вячеслав Алексеевич Никонов
В ответ два дня спустя Москва внесла жалобу на присутствие британских войск в Греции, а Киев – на их пребывание в Индонезии.
На таком многообещающем фоне в нескольких кварталах от зала Генассамблеи собрались заместители министров иностранных дел, чтобы начать подготовку мирных договоров с союзниками Германии. СССР представлял Вышинский. Соглашение с Италией увязло в вопросах о ее колониях, репарациях и границе с Югославией. С четырьмя остальными странами – в нежелании Москвы что-либо менять в уже подписанных с ними договорах о перемирии.
Робкие элементы сотрудничества наметились только в ядерной области.
Трумэн писал: «Делегации, которую я направил на первую официальную сессию Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций в Лондоне в январе, было поручено работать над созданием Комиссии Организации Объединенных Наций по атомной энергии. Это соответствовало договоренностям, достигнутым в Москве в предыдущем месяце.
План создания такой комиссии был представлен Генеральной Ассамблее англичанами в качестве принимающей страны, полностью поддержан нашей делегацией и принят 24 января. Было решено, что первое заседание новой комиссии состоится в Нью-Йорке 14 июня 1946 года».
На самом деле принятая 24 января резолюция о создании Комиссии по атомной энергии (КАЭ) была внесена по инициативе СССР, США, Великобритании, Франции, Китая и Канады. Громыко тогда заявил, что «использование атомной энергии в военных целях несовместимо с совестью человечества». И предложил заключить международную конвенцию о запрещении навечно военного использования атомной энергии, переключив ее только на мирные цели:
– Обстоятельства сложились так, что одно из величайших открытий человечества вначале нашло свое материальное претворение в определенном виде оружия – в атомной бомбе. Однако, хотя до настоящего времени такое использование атомной энергии является единственным практически известным путем ее применения, человечество стоит на пороге широкого применения атомной энергии в мирных целях на благо народов… Существуют два возможных пути для использования этого открытия: один – использование в целях производства средств массового истребления, второй – использование его во благо человечества. Парадоксальность положения состоит в том, что первый путь более изучен и освоен. Второй – практически неизвестен. Однако это обстоятельство не только не умаляет значения задач, стоящих перед атомной комиссией ООН, но, напротив, подчеркивает еще больше значимость этих задач.
Особый резонанс получили слова Громыко, где он намекал на советскую ядерную программу:
– Открытие методов использования атомной энергии не может оставаться в течение более или менее продолжительного времени достоянием только одной страны. Оно неизбежно станет достоянием ряда стран. В развитие этих общих положений я по поручению правительства вношу на рассмотрение комиссии конкретные предложения:
а) не применять ни при каких обстоятельствах ядерное оружие;
б) запретить производство и хранение оружия, основанного на использовании атомной энергии;
в) уничтожить в трехмесячный срок весь запас готовой и незаконченной продукции атомного оружия.
Советское предложение рассматривалось в рамках Комиссии по атомной энергии. Громыко напишет: «Все участники, как наэлектризованные, ожидали: а что же будет дальше? А дальше было то, что советское предложение официальные круги США, которые тогда обладали монополией на ядерное оружие, встретили враждебно. Мы доказывали, что монополия – явление временное, а соглашение о запрещении ядерного оружия навсегда исключило бы это оружие из арсеналов государств… Много тогда исписали бумаги, произнесли речей государственные деятели, дипломаты. Но при обсуждении вопроса усилия одних стран направлялись на сохранение ядерного оружия, утверждение монополии США, а других – на то, чтобы запретить это оружие на вечные времена. И потому прийти к договоренности не удалось».
Второго февраля добрались до вопроса об избрании первого Генерального секретаря ООН. В конце конов сошлись на кандидатуре Трюгве Ли, норвежского политического деятеля, дипломата и юриста. СССР поддержал его кандидатуру, о чем потом сожалел.
Как напишет Громыко, его порядочности «хватило лишь на короткое время. Здесь сказались не только его собственные политические воззрения – он представлял западный, капиталистический мир, – но и то, что аппарат Генерального секретаря заполнили преимущественно представители США и других стран Запада. Все документы, справки, предложения, оседавшие на столе Трюгве Ли, пропускались через американское сито. Из этого никто не делал секрета».
Первый Генеральный секретарь ООН не отличался сильным характером. «В ходе моих многих встреч с Трюгве Ли в Лондоне и Нью-Йорке он почти всегда заверял в своих добрых чувствах к Советскому Союзу, подчеркивал великие заслуги Красной армии в разгроме гитлеровской Германии, в освобождении севера Норвегии от немецко-фашистских оккупантов. Однако при острых столкновениях в Совете Безопасности и на Генеральной Ассамблее его в политическом смысле почти всегда заносило на западный берег Атлантики».
Следующие сессии Генассамблеи, пока не был построен комплекс ООН на Манхэттене, проходили в окраинном районе Нью-Йорка – Флашинг-Мэдоу. Совет Безопасности ООН с аппаратом размещался в сорока километрах от Нью-Йорка – в его пригороде Лейк-Саксессе на Лонг-Айленде. Здесь он работал в корпусах, построенных авиационной компанией «Спэрри». Нормальных условий для работы дипломатов там не было.
Де Голль уходит. Не навсегда
Среди разочарованных итогами Московской конференции – предсказуемо – был и еще один западный лидер – де Голль, переживавший за отсутствие Бидо в Москве и за судьбу восточноевропейских стран. Он напишет, что «речь для участников Ялтинской и Потсдамской конференций шла о проведении в жизнь тех решений, которые были в свое время приняты без нас в отношении этих несчастных стран, то есть о передаче их судьбы в руки Советской России. На уведомление, полученное от наших союзников 28 декабря относительно результатов трехстороннего совещания, мы ответили 3 января, указав, что нас достигнутые соглашения ни к чему не обязывают, тем более что у Франции в этих странах имеются свои, и очень существенные, интересы, которые не были приняты во внимание».
Проект ответа де Голлю, где приветствовалась готовность Франции присоединиться к основным решениям московского СМИД, подготовил Бирнс, и Кеннан 6 января передал его Молотову. Нарком отреагировал 9 января: «Настоящим я имею сообщить Вам, что советское правительство не имеет возражений против Вашего проекта ответа французскому правительству».
Де Голль был не в восторге от послания союзников: «Уклончивый ответ на нашу ноту свидетельствовал о том, что три державы просто рассчитывали обвести нас вокруг пальца, надеясь на скорые изменения в нашей внутренней жизни».
И эти изменения произошли, причем более стремительно, чем кто-либо мог подумать. Кроме самого до Голля.
Генерал чувствовал, что народное обожание
