Пеликан. Месть замка Ратлин - Джек Гельб
Говорить, что вражда и обоюдная неприязнь капитана и близнецов пошла на спад, было преждевременно. Но определенная стадия, очевидно, минула. Они оба избегали колкости в адрес друг друга, к большому удовольствию генерала Норрейса.
Через несколько дней после разговора Джонни-бастарда и капитана Дрейка в двери замка Норрейса постучал гонец. Принесенное послание было немедленно доставлено господину лично в руки и принесло баснословное удовольствие генералу. Гора упала с плеч, и хмурый толстяк довольно улыбался, вытирая шею и лоб. Незаметно для самого себя он даже прослезился, но не придал тому никакого внимания – до того он был обрадован такой чудесной окрыляющей вестью.
Пребывая в неописуемо приподнятом настроении, генерал поднялся из глубокого кресла и решил пройтись по замку. В каком-то смысле он искал, с кем бы разделить эту радость. Вряд ли с капитаном Дрейком – ведь старина Фанни с самого начала не был сторонником этой затеи и едва ли возликует вместе с ратным товарищем о дозволении молодому бастарду служить во флоте вместо его родителя.
Идя по коридору рука об руку со своим невысказанным, жгущим душу счастьем избавления от страшной чаши, Джон увидел мельком фигуру в буфете. Спиной к нему стояла Рейчел. Он сразу узнал ее, хоть и не видел ее настоящего лица, лишь отражение. Девушка держала большой овальный поднос над головой и глядела в него, как в зеркало. Кривляния умилили генерала и заверили, что он остался незамеченным, и он продолжил наблюдать за своей чудной дочуркой.
Наконец чутье подсказало девушке обернуться.
– Мой господин! – улыбнулась она, откладывая поднос на длинный ящик с плоской поцарапанной крышкой.
– Милая моя красавица! – радостно улыбнулся генерал в ответ. – Любуешься на себя, одетая в это расшитое платьице? Дай-ка на тебя посмотреть! Какая славная, как тебе к лицу эти наряды!
– Я не научена красивым словам, – извиняясь, она потупила взгляд. – И мне так жаль, что я не могу подобрать ничего поэтичного или складного… но, мой добрый господин, прошу, примите от всего сердца низкий поклон за ваше милосердие к нам, оборванцам!
– Ну-ну! – шуточно упрекнул ее Джон, пригрозив пальцем. – Пора принижений для тебя миновала. Не говори так, а лучше гордо подними голову и научись глядеть сверху вниз, даже если собеседник выше тебя. Вот-вот, чуть откинь свою прелестную голову назад и выглядывай из-под ресниц! Смотри на них как госпожа. Поупражняйся в этом в следующий раз вместо бесполезных кривляний!
– Вы все видели?.. – пряча лицо в руки, смутилась Рейчел.
– Все будет у нас славно, моя красавица! – добродушно улыбнулся генерал и похлопал дочь по плечу. – Не забывай о гордости. Выше голову!
Смущение никуда не исчезло с лица, но вместе с неловкой застенчивостью на лице заиграла и беззаботная детская, добрая улыбка. Она сложила руки и, прижав их к сердцу, низко поклонилась генералу. Застенчивость взяла верх, и она, пряча взгляд, поспешила сбежать прочь, как юркий мышонок, унося с собой маленький секрет. Рейчел оставила генерала наедине со своими мыслями о дурной дочурке с порванным ртом, и он даже не догадывался, о чем грезила она, глядясь в поднос. Этот секрет она унесла с собой, храня в сердце греющие душу образы. Это были давние грезы о серебряном блюде, о палаче, который приносит его своей госпоже, об отрубленной голове врага с бледными губами и закатившимися желтыми глазами. Вот о чем думала Рейчел Норрейс, искажая лицо ужимками и гримасами, вот о чем она не смела обмолвиться даже со своим братом, с которым у них одна душа на двоих.
Откуда в сердце закралась эта злоба – Рейчел сама ужасалась, когда вопрос звучал в ее голове. Но страх этот не был сильнее ненависти, которую она растила всю свою жизнь. Любить отца, которого у тебя никогда не было, любить тот образ, который любящая мать передавала, как заветное сокровище – не такое уж и чудо. Что тут сложного? Сложно любить отца, который сидит за одним столом и называет красавицей. Генерал, покоряющий далекие земли и могучие замки, он не мог спасти своих детей? Мог. Он сейчас это сделал. Но можно ли назвать это помощью? Нет, у Джонни с генералом был уговор.
И откуда тут взяться любви? Она прорастет через годы унижений? Когда израненное сердце, закрывшееся от всего мира, грязного, пьяного и жестокого, когда это сердце должно смягчиться? От христианской беззаветной радости за отца, который все это время и пальцем не шевельнул, чтобы найти их? А ведь генералу и впрямь хватило бы знака, полунамека. Но его не было. Что ж, если генерал решил, что ему больше по сердцу уговор, а не семья, пусть так.
Между добрым известием, встречей генерала с дочкой в буфете и прибытием близнецов в Плимут не приключилось ничего примечательного. Генерал Норрейс горячо распрощался с бастардами, расцеловал обоих в щеки и от всей души пожелал удачи в нелегком деле. Так же не преминул напомнить о своих наставлениях. Дрейк старался пропустить мимо ушей эти прощания, желая поскорее прибыть в Плимут.
В крепости всех троих встретила госпожа Дрейк. Стоило переступить порог замка, жаркий аромат радушного угощения защекотал ноздри. Близнецы оживились, как оживает тот, кто привык жить впроголодь, но старались не подать виду. Никто не забывал, что этот дом распахнул свои двери не для того, чтобы дарить любовь, но для того, чтобы бастарды заслужили свои права на имя, уважение, гордость и, может, на любовь.
Джонни старался поладить с капитаном. Даже самому предвзятому холодному учителю было бы сложно не отметить прилежание бастарда. О каких-то выдающихся успехах говорить было рано. Корабельная навигация, астрономия и испанский язык, может, дались бы проще, не навались они все скопом. Конечно, было и незримое и, несомненно, гнетущее бремя. Джонни боялся провала, боялся опозорить еще не завоеванное имя Норрейса.
Рейчел приходилось ничуть не легче. Хоть она и сменила грязное рубище на красивое платье, первое и, пожалуй, единственное, что она могла делать, – помочь прислуге в уборке.
Оба близнеца мучились тревогой, но разной. Если Джонни содрогался от мысли о предстоящем деле, то Рейчел размышляла об избавлении от страшного бремени. Собрав волю в кулак, сестра заглядывала брату в глаза и вот-вот смогла бы отговорить его, предложить бежать, и каждый раз не решалась. Ее сердце чувствовало сердце Джонни как свое собственное, его откровения были
