28 мгновений весны 1945-го - Вячеслав Алексеевич Никонов
«Огромное несоответствие в силах не могло быть устранено последним воззванием Гитлера к “восточным бойцам”, – замечал Типпельскирх. – В этом воззвании он до смешного преувеличивал свои силы».
Германскими операциями на Восточном фронте руководило Верховное командование сухопутных войск вермахта (ОКХ), расположенное в Вюнсдорфе под Цоссеном. Главнокомандующим сухопутными силами был сам Гитлер, начальником Генштаба – с конца марта генерал пехоты Ганс Кребс. Западным фронтом занималось Верховное командование вермахта (ОКВ).
В Вюнсдорфе были всецело поглощены отражением удара со стороны 1-го Белорусского фронта. Рассчитывали остановить войска Жукова на Зееловских высотах, куда командующий группой армий «Висла» генерал-полковник Готхард Хейнрици бросил свой единственный резерв – 3-й танковый корпус СС под командованием обергруппенфюрера Феликса Штайнера. Его основной боеспособной единицей и ударной силой выступала 11-я дивизия СС «Нордланд», сформированная почти исключительно из датских, норвежских, шведских, финских и эстонских добровольцев.
В качестве нового секретного оружия немцы в тот день использовали начиненные взрывчаткой самолеты. Их пилотировали летчики-камикадзе, чьей задачей было обрушить самолеты на понтонные переправы, которые войска Жукова наводили через Одер. Это были летчики эскадрильи «Леонидас», которая базировалась в Ютеборге, а их операции называли Selbstopfereinsatz – «миссией самопожертвования». В тот день погибли, тараня мосты, тридцать пять немецких пилотов. Командир эскадрильи генерал-майор Роберт Фукс с гордостью сообщил их имена фюреру, заявив, что это подарок к предстоявшему дню рождения Гитлера. Неизвестно, понравился ли столь зловещий подарок, но десятки летчиков-смертников не смогли задержать лавину советских войск, хлынувшую за Одер. «Миссии самопожертвования» быстро прекратились, и не потому, что были неэффективны. А по причине того, что передовые части нашей 4-й гвардейской танковой армии подошли к аэродрому, где базировалась эскадрилья «Леонидас», и летчикам пришлось спешно ретироваться.
Отражая натиск Жукова, в ОКХ явно поначалу упустили из виду стремительный прорыв танковых армий фронта Конева в сторону Шпрее. Спохватившись, Генштаб сухопутных сил стал бросать им навстречу все расположенные в том районе доступные части. Для Конева, как писал он сам, это было скорее выгодно: «Получая донесения о появлении новых вражеских пехотных и танковых частей, я все яснее видел, что немцы делают ставку именно на них. Но, вводя в бой по частям одну дивизию за другой, они постепенно исчерпывают свои резервы в боях с войсками нашего первого эшелона. Громя резервы неприятеля уже на первых двух рубежах, мы получали возможность двинуть вперед свои вторые эшелоны, когда оперативные резервы противника будут перемолоты и разбиты. Так оно и вышло. Пытаясь во что бы то ни стало удержать нас на второй полосе обороны, немцы потом уже не располагали достаточными силами для третьей полосы обороны, на Шпрее».
Уже к вечеру надежды на благополучный исход дела стали таять и в бункере Гитлера. Начальник личной охраны Ганс Раттенхубер (обергруппенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции) подтверждал: «Стремительный прорыв русскими наших укреплений на Одере явился полной неожиданностью для германского Верховного командования, так как эти укрепления считались неприступными. Ставку Гитлера охватили смятение и растерянность».
И именно тогда из Берлина началось массовое бегство высокопоставленных военных и госчиновников. Генерал артиллерии Гельмут Вейдлинг, которому предстояло стать последним командующим обороной Берлина, расскажет (тоже в НКВД): «Дорога в Мюнхен получила название “имперской дороги беженцев”.
Из ОКВ и ОКХ образовали два оперативных штаба: первый штаб “Норд” во главе с фельдмаршалом Кейтелем и второй штаб “Зюд” – c фельдмаршалом Кессельрингом. К последнему был прикомандирован в качестве начальника штаба генерал-полковник Йодль. Насколько быстро и непродуманно произошла реорганизация, можно судить по тому, что оба штаба забрали с собой из Берлина все радиостанции».
Управление войсками уплывало из рук фюрера.
Гарри Трумэн 16 апреля впервые появился на Капитолийском холме в новом качестве – президента Соединенных Штатов. Ему предстояло выступление на совместном заседании палат конгресса. Трумэн в отличие от Рузвельта и Черчилля не был сильным оратором. Он и не любил выступать, и долго вымучивал тексты своих выступлений. Вот и сейчас он испытывал сильное волнение.
Совместное заседание вел один председатель, а не два, ибо на тот момент председателя сената (а это – вице-президент) просто не было – он стал президентом. Сенатор со стажем, Трумэн по привычке сразу направился на трибуну, но председательствовавший спикер палаты представителей Сэм Рэйберн его остановил.
– Разрешите мне представить вас, мистер президент, – произнес он. И уже после громкого представления позволил Трумэну подняться на трибуну.
Выступление было довольно коротким. Президент в мрачных красках обрисовал контраст между мировым согласием наций и хаосом и счел, что единственная альтернатива глобальной коллективной безопасности – анархия. Трумэн подтвердил свою верность идеям Рузвельта, заявив, что особой обязанностью союзников военных лет остается сохранение единства между ними, чтобы установить и сберечь новый мирный порядок на земле, а главное – защищать принцип отказа от применения силы при разрешении международных конфликтов:
– Ничто не может быть столь важным для будущего мира во всем мире, как непрерывное сотрудничество между нациями, собравшими все свои силы, чтобы сорвать заговор держав «Оси» в целях достижения ими мирового господства. И поскольку эти великие государства обладают особыми обязательствами в отношении сбережения мира, то основой для них является обязанность всех государств, больших и малых, не применять силу в международных отношениях иначе, как в защиту права.
Эти формулировки самому Трумэну настолько понравились, что он дословно повторит их в своей речи на организационной конференции Организации Объединенных Наций в Сан-Франциско 25 апреля.
Пресса вновь отмечала решительность и твердость нового президента. Но, пожалуй, куда больше очков Трумэну добавил опубликованный тогда же в «Нью-Йорк таймс» отклик его матушки, в котором говорилось: «На самом деле я не могу радоваться, что он стал президентом, потому что я скорблю об умершем президенте Рузвельте. Если бы за него проголосовали, я размахивала бы флагом, но, наверное, неправильно радоваться или махать флагами сейчас… Все, кто слышал его выступление сегодня утром, поняли, что он был искренним и сделает свою работу как можно лучше».
Общий посыл выступления Трумэна был понятен: необходимо завершить войну в Европе, а затем войну против Японии, существенно не нарушая союза с СССР. Но далеко не все во внешнеполитическом истеблишменте США были с этим согласны.
Глава военной миссии США в Москве генерал Дин 16 апреля писал в Вашингтон, что прежняя американская политика помощи СССР достигла цели, но «вместе с ее успехом возникла новая и очень серьезная ситуация. Теперь мы имеем перед собой не только Россию – победительницу Германии, но и страну,
