Тайна Моря - Брэм Стокер
Ее словно ничуть не удивил этот огрызок речи; она, очевидно, думала о чем-то своем, но по чудесному совпадению мои слова сошлись с ее мыслями.
Не оборачиваясь, вперившись взглядом в излучину в низине, что выгибалась направо между одетыми в сосны холмами, она ответила:
— Да! Нас, как правило, воспитывают независимыми. Кажется, это часть того, что у нас зовется духом страны. К тому же для многих — как женщин, так и мужчин — это своего рода необходимость. Наша страна так велика и растет так быстро, что семьи раскалываются почти повсеместно. Все дети одного поколения становятся главами семей следующего. Почему-то так вышло, что бóльшая часть нашей молодежи по-прежнему стремится за заходящим солнцем; а в новой ситуации, что настает у каждого, будь то в полях, или в городе, или при покорении природы, жизнь выносима только благодаря независимости, она же другое название самодостаточности. Вот что помогает превозмогать голод, жажду и все опасности, грозящие первопроходцам; в городах это помогает выдержать одинокую жизнь старикам и молодым; помогает трудиться и учиться с прилежанием; наделяет самоотверженностью, и находчивостью, и долгостойкостью. Вот как получается народ патриотов, чьи голоса нарастают в хоре, пока великий голос нации, призывающий к какому-нибудь благому делу, не раскатится по всему миру!
Она говорила все истовей, все воодушевленней, пока не задрожал голос и не раскраснелось лицо. В конце она обернулась ко мне, и ее глаза наполнились особым светом. Видимо, я смотрел на нее со зримыми любовью и уважением, потому что она потупила взор, а румянец поугас.
Тогда она вновь отвернулась к воде и немного погодя продолжила:
— Это светлая сторона нашей независимости, и, за неимением лучшего, она служит свою службу — на первый взгляд. Но, о! какой же дорогой ценой она дается. День за днем мелкие досады нарастают в массу, что перевешивает куда более грозные с виду беды, если наваливаются разом. Никто не знает, никто не узнает, как тихая, глухая боль приучает сердце женщины к одинокой жизни. Я-то еще не видела того, чего натерпелись некоторые; моя жизнь проходила в комфорте, и только в небольших превратностях я прочувствовала то, что вынуждены выносить другие девушки. Как много это значит — иметь вокруг себя знакомые лица нашего детства, встречать на каждом шагу сочувствие, знать, что тебя всегда поймут. Нам, женщинам, ради счастья в жизни приходится с чем-то расставаться. Самые упрямые из нас, как мы их зовем, пеняют из-за такого уклада на Творца — или уж не знаю, на кого или что они пеняют; но остальные, кому хватает мудрости смириться с тем, чего нельзя изменить, стараются делать что могут. Все мы хотим кого-то или что-то любить, пусть даже только кошку или собаку. Сама я, сколько себя помню, мечтала о брате или сестре, но, думаю, втайне — все же о брате. Конечно, приняв действительность, я из этого выросла, но однажды эта тоска вернулась ко мне с новой силой. Мы останавливались на несколько дней в английском особняке, где проживала большая семья с сыновьями и дочерьми. Там была одна очень милая девушка приблизительно моих лет, которую все братья чуть ли не носили на руках. Когда мы приехали, они готовились к вечерним молитвам. Через старый витраж пышного бального зала падали последние солнечные лучи, озаряя всю семью. Девушка сидела между младшими братьями — такими ражими молодцами, словно это семья воинов. В молитве каждый взял ее за руку, а когда пришло время преклонить колена, она обняла их за шеи. Я не могла не прочувствовать — глубоко, до самой глубины души, — как же им хорошо вместе. Я бы отдала все, что имею или что буду иметь, чтобы самой вырасти так же. Только представь, как через многие годы это отзовется тем братьям в час испытаний, или боли, или успеха, или страсти, когда бы ни подверглось испытанию их мужество, или честь, или достоинство: они мигом вспомнят слова, что им говорили тогда, в окружении понимания и любви. В грядущие годы не однажды и не дважды те мальчики будут благословлять такие мгновения, и сам Господь бы возрадовался, сколь нежно претворяется в жизнь Его воля. И ведь то же самое происходит в тысяче английских домов! — Она замолкла и повернулась ко мне, и сердечное чувство обнаружилось в немых слезах, побежавших по ее щекам. Вновь она обратила взор к бегущей воде и смотрела еще долго, прежде чем заговорить вновь. И тогда, глядя на меня, продолжила: — И их сестрица — как хорошо было и ей! Что за лекарство от эгоизма! Сколько самоконтроля, сопереживания, любви, терпимости зародилось и выпестовалось в те мгновения, когда выражались ее сокровенные чувства! Разве может найтись место себялюбивой корысти или печали в сердце женщины, обученной сочувствовать и помогать другим? Как хорошо! хорошо! хорошо! И я молюсь о том, чтобы все это еще появилось в будущем моей страны. Скоро, скоро экспансия замедлится, а тогда место вечной независимости должна занять какая-то другая господствующая идея. Мы, я верю, не утратим ни толики национального чувства личной ответственности, но знаю, что тогда наш народ, а в особенности наших женщин ждет более счастливая и здоровая жизнь.
Эта сторона Марджори была для меня внове — такая свежая и завораживающая. С каждым часом в ее характере проявлялось больше достоинств и красот, интеллектуальных даров, бесконечного богатства сердца.
Когда она замолчала, я взял ее руку в свою — она не возражала — и поцеловал. Я молвил лишь одно слово: «Марджори!» — но его было довольно. Я видел это в ее глазах, и мое сердце запело.
Затем в нас обоих словно пробудилась новая жизнь. Мы вместе пошли к велосипедам и молча сели. Через несколько минут быстрой поездки под уклон мы снова весело заговорили. Лично я пребывал в восторженном расположении духа. Даже самый мнительный любящий ни с чем бы не спутал такой взгляд в глазах своего возлюбленного человека. Если любовь когда-либо говорила в красноречивом молчании, то в тот момент, и все сомнения в моем сердце растаяли, как ночные тени бледнеют перед рассветом. Теперь я был готов ждать сколько угодно. Она тоже выглядела счастливой и безоговорочно радовалась всем приятным пустякам, что дарило наше путешествие. А пустяков тех было в достатке. Пока мы спускались по долине реки Ди, мимо проносились горы, а по ним, как будто языками пламени, взбегал темный сосновый бор, выделяясь на фоне их угрюмости сиянием травы и вереска, что пробивались между скал,
