Каменная грудь - Загорный Анатолий Гаврилович
Доброгаст помолчал, не знал, что ответить, – жестокая правда слышалась в словах товарищей.
– Что же… – вымолвил он и положил руку на плечо Идара, – придет день – отомстим боярам за все… А теперь нужно поразмыслить, как разделаться с добытчиком. Я думаю так: Златолиста надо свалить до прихода печенегов. Прежде мы должны переговорить с киянами, подольскими умельцами. Народ знает, что Златолист в сговоре с печенегами и ненавидит его…
– Идем в Киянь! – выкрикнул рябой смерд с короткой шеей и непомерно длинными руками. – Идем, Доброгаст!
– В Киянь! В Киянь! – подхватили все. – Немедля!
Доброгаст старался не поддаться волнению, охватившему всех. Чувствовал, что от него многое зависит, что глаза людей устремились на него и жадно ждут ответа.
Да, мало оружия у смердов, а людей много – целый народ. Вон их обнаженные спины светят на солнце: кто веревку вьет, кто лапоть плетет, кто онучи развешивает.
«Эх, пройти бы с ними по всей Руси до самого Новгорода, – вознеслась вдруг за облака мысль, как горлица, подхваченная потоком горячего воздуха. – Вот бы разгулялась душа на воле, пошла бы новые суды рядить по земле, бояр к ответу звать. Уйти всем народом в Оковский лес и основать там свое мужицкое княжество, вот это и есть счастье!»
– Мы пойдем в Киев, – твердо выговорил Доброгаст, – но не с дрекольем, слышите? Мы пойдем в Киев с копьями и мечами!
– Верно, Доброгаст, – одобрил Идар, – только прежде надо, чтобы все те, кто блукает по урочищам, к нам пристали. Их много.
– Вот и займись этим, – ответил Доброгаст, – займись, не откладывая. А ты, Дуб, проберись в город с людьми, стучите в каждую избу, возмущайте против пустоглазого. Нет ему жизни на земле!
– Нет! – единогласно приговорили Златолиста.
– Дозвольте войти, – раздался голос снаружи.
– Сколько вас? – спросил Доброгаст.
– С топором двое! – ответил голос и в шалаш вошел Глеб.
– Я был в городе, Доброгаст, как ты приказал, – начал он.
– Садись же, садись! – потянул его за рукав Доброгаст.
– Ну что? Как? – накинулись на Глеба с вопросами.
– Все сделал! Добрые люди живут на Подоле… Примут наших баб с детьми. Уговаривать не пришлось: «Давай их, говорят, всех разберем по землянкам, в несчастье надо помогать друг другу». Так и сказали… так просто…
– Спасибо тебе, Глеб, – поблагодарил Доброгаст, – доброе дело сделал. Завтра спозаранку поднимешь женщин и поведешь их туда. Возьми с собой человек пятьдесят, у кого копья.
Поднялись возбужденные: предстояли большие события, люди осознавали свою силу. Ушли.
Появился Братила:
– К тебе человек, Доброгаст.
Вслед за ним вошел, не пригибаясь, Блуд. Доброгаст сразу же узнал его: боярина выдавали глаза – маленькие, серенькие, они перебегали с предмета на предмет, рыжие ресницы шевелились, как сороконожки. Перед входом в шалаш Блуд чихнул, сказал себе «будь здоров!», потом вспомнил, что с полудня чихается к добру и расцвел улыбкой.
Некоторое время стояли молча. Блуд окинул взглядом своего бывшего закупа: «Отрок, ягненок нелизанный, но взгляд острый и губы сжаты, чело высокое, чистое, княжеское чело, синяя рубаха с медными позеленевшими пуговицами подпоясана веревочкой, на ней мусат.[41] За сапогом нож торчит… брр…»
– Добро здравствовать, сотский, – поклонился Блуд, пряча глаза.
– И тебе здорово, вельможа, – отвечал Доброгаст сдержанно, – садись, что ли, я тоже посижу. Было время, настоялся перед тобой.
Он обхватил колено руками, откинулся назад, вспомнилось все в мельчайших подробностях: и смута на Гнилых водах, и покои княгини, и Судислава…
– Времена меняются, – зачастил Блуд, усаживаясь, – сидит на веточке червяк, гадкий он… листочки гложет… глазом моргнуть не успел – уже мотылек полетел, кафтан на нем золотой, в разводах, глаз радует… Вот мы и свиделись. Могли бы и раньше свидеться, да ты не хотел того.
Он хитровато подмигнул Доброгасту.
– Зачем я тебе? – ничуть не смутившись, спросил Доброгаст. – Или за задатком пришел, старую клячу требовать?
Вельможа приложил палец к губам.
– Чш… не за этим пришел я, сотский… когда разбогатеешь, отдашь задаток!
– Долго ждать, вельможа, – ухмыльнулся Доброгаст.
– Погоди, погоди… важное дело! – придвинулся Блуд, зашептал: – Ты будешь богат! У тебя будет своя изба, двор свой… а на нем свиньи, коровы, гуси белые.
Грязные ручейки сбегали по его лицу, шапка сбилась набок, смешно топорщился передник на брюхе.
– Ты будешь с нами, со мной и княгиней. Мы дадим тебе знак – и ты выступишь. Я прощу тебя, а Святослав сделает тебя тысяцким…
Блуд решил высказаться напрямик, но это давалось ему не без усилий над собой.
– Оружия! – перебил Доброгаст. – Мечи, копья, щиты! И хлеба!
Блуд даже подпрыгнул от неожиданности, заморгал глазами, засопел носом, перед мысленным взором встала картина, которая не раз снилась ему по ночам – разгневанный люд подошел к самому крыльцу и кричит: «Оружия нам!» Это было весной… перед крыльцом лежали трупы убитых.
Пот прошиб Блуда.
– Прощения твоего мне не надо, – продолжал Доброгаст, – чин отдайте другому, кому охота измываться над смердом, а богатство… Пусть княгиня обещает вольности киянам и переменит уставы по всей земле!
Доброгаст замолчал, молчал и Блуд, собираясь с мыслями, он никак не ожидал подобных требований.
– Острога она сподручна… – донесся приглушенный голос, – да из тела назад нейдет…
Затрещал хворост под чьими-то тяжелыми шагами, просунулась голова в шляпе из прутьев, глаза, как цвет белены – на белках лиловые жилки, ядовитые глаза. Блуда даже в холод бросило.
– А-а, – протянул незнакомец, – я погодя загляну. – И исчез.
– Согласен, вельможа?
– Согласен, сотский, – поспешно ответил Блуд. «Напишем им грамоту, а там придет Святослав!» – мелькнула блудливая мысль.
– Не называй меня сотским, вельможа!
– Нет, погоди… ты завтра наденешь кафтан и проникнешь в гридницу… там будет пир… Златолист задает. Проникнешь и потолкуешь с именитыми… Как-никак ты гонец от великого князя. Тебе поверят. Скажи им – Святослав, мол, скоро вернется… Сослужи службу.
– Тебе? Никогда!
– Не мне, нет! Киянам. Да, чуть было не запамятовал, – спохватился вельможа, – Судислава кланяется тебе.
Доброгаст вздрогнул. «Нет, нет, – сказал себе – никогда не бывать этому…»
Но робкая надежда родилась в душе и невозможно было ее подавить.
Совещались до позднего вечера и до позднего вечера вельможа слышал, как бродили кругом чуждые ему, злые люди. Выламывали палки, насаживали на них ножи, обжигали крепкие колья в кострах.
ПИР ГОРОЙ
Слава великому князю Русской земли! – протянулись отовсюду чеканные братины, вознеслись над головами, прогремели и опрокинулись.
Слава наряднику Киевского стола!
Выплыли из дверей лебеди в перьях, на серебряных блюдах.
– Слава Златолисту! – в третий раз грянул хор охрипших голосов, и вслед за тем усердно задвигались кадыки.
Доброгаст расстегнул пуговицы на груди, постарался придать лицу выражение довольства, беспечности, тряхнул волосами и решительно вошел в гридницу. Его так и ослепило. Полузакрыв глаза, пьяной походкой направился прямо к затененному концу стола, ухватил кого-то за плечо и тяжело плюхнулся на скамью. Уткнулся лбом в стол и ждал: вот-вот ляжет на плечо чья-нибудь увесистая рука. Но никто не обратил внимания на незваного гостя – пир разгорался все пуще и пуще, хмель уже пошел бродить по жилам, горячить кровь, к тому же на Доброгасте был добротный скарлатный кафтан, какой не на каждом увидишь. Подождав немного, Доброгаст поднял голову и огляделся украдкой. Как все изменилось с того дня, когда он впервые увидел Святослава. Раньше в гриднице было пустынно и гулко, как в храме, а теперь… Полыхали факелы, коптили промасленные шнуры в светильнях из белой глины, потрескивали свечи, наколотые на крючья для щитов. Отражая языки огней, горела золотом огромная, во всю стену, мозаика – князь Мезамир над побежденными обрами. По углам, на поставцах в виде напряженных львиных лап дымились курильницы, пускали к потолку тонкие благовонные струйки. Стол ломился под тяжестью всевозможных яств: гуси, голуби, тетерева, черная икра, сыры. Засыпанная ворохом зеленых веток, лежала голова вепря с желтыми клыками. Общий восторг вызвало появление на столе киевских теремов, искусно вылепленных из хлеба и жира, с уложенными в виде стен петушиными гребешками.
