Медведь - Дмитрий Вилорьевич Шелег
Довольно улыбнувшись, он спросил у Тихомира:
– Ты можешь сам назвать другие слова, связанные с нашим путем?
Тихомир, не задумываясь, выпалил:
– Попутчик, спутник, распутица.
Хранитель закивал головой, а Тихомир уточнил:
– А почему дорога – это дорога?
Хранитель, ожидая вопроса, постучал рукой по телеге:
– Га – это на старорусском «движение», потому «дороГа» и «телеГа».
Эпизод 2
Русская душа
24 мая 1862 года в окрестностях Торжка
За разговором они добрались до небольшой деревушки.
В избах света не было, оно и понятно: в деревнях спать ложатся рано, а на дворе – темная ночь.
* * *
Тихомир остановил телегу возле самой первой, стоявшей немного на отшибе, избы.
Хранитель показал Тихомиру сидеть на месте и с прищуром сказал:
– Тихомир Андреевич, хочу вас попросить об одолжении! Пожалуйста, притворитесь немым, а то, не ровен час, с вашим московским говором выгонят нас. Не любит простой народ городских!
* * *
Хранитель постучал в дверь. В окошке появился свет от свечки, и кто-то посмотрел на него из-за занавески.
Послышались шаркающие шаги, и Хранитель попросил:
– Пустите путников погреться – погорельцы мы!
Дверь со скрипом отворилась, и на пороге сеней предстал невысокий дедок. Он щурился на Хранителя при свете свечи.
Хранитель еще раз негромко попросил:
– Новорожденный у нас. Пустите ради Бога!
Дедок вышел за порог и посмотрел в сторону телеги.
– А откуда-сь вы? – спросил он.
Хранитель, стараясь подражать ему, ответил:
– Из Твери едем. Уже-сь целую ночь глаз не сомкнувши.
Дедок посмотрел на него:
– Добрые ли вы люди?
Хранитель через наигранную усталость улыбнулся и с поклоном ответил:
– Как есть – добрые!
Дедок пошел к телеге, по-хозяйски положил руку на ее борт, строго осмотрел путников и покачал головой:
– Скарба-то нет!
– Погорельцы мы, – еще раз объяснил Хранитель. – А одного и вовсе бревном при пожаре пришибло.
Дедок недоверчиво посмотрел на него:
– А не врешь? Сейчас много лихих людей бродит.
– Вот тебе крест, – Хранитель перекрестился. – Нам бы денек передохнуть, а дальше – снова в путь.
Дедок что-то там себе подумал и проворчал:
– Ладно, давай. Все равно уже скоро петухи. Все вставать будут.
Хранитель помахал Тихомиру рукой, и тот помог спуститься с телеги озябшей Марфе с младенцем, а затем под руку повел Третьяка.
* * *
Дедок завел гостей в довольно просторные сени и показал рукой на лестницу:
– Зови меня просто – дед Лукьян, так все меня кличут. Идите в светелку. Пока все спят, но скоро будут подниматься – суббота.
В чердачной светелке Тихомир нашел старую перину, уложенную в большую плетеную корзину, и какую-то зимнюю меховую одежду. Расстелив их прямо на полу, уставшие путники вмиг заснули.
* * *
Как ни странно, но первым проснулся Тихомир.
* * *
Он спустился из светелки в сени и тут же, на середине лестницы, «проговорился», что не глухой:
– Доброе утро.
Малюсенькая девочка лет четырех-пяти, которая неспешно и основательно подметала пол большим березовым голяком, почти с нее высотой, с очень серьезным видом сказала ему:
– Какое «доброе утро»?! Уж, поди, обедать пора. Слышь, мамка пироги печет!
Тихомир действительно услышал божественный запах пирогов из русской печи, и слюнки сами собой навернулись во рту.
Атем временем малышка закончила подметание, встала «руки в боки» и сказала:
– Пока вы тут спали, мы весь дом убрали. Вот! Я последняя – и сени последние. Сегодня ж суббота – все убираются!
Тихомир одобрительно кивнул головой, вспомнив, что он «немой».
А девчушка, найдя покорного слушателя, продолжила:
– Сени – самое главное!
Тихомир еще раз кивнул.
– Потому что с них изба начинается! А «плохое начало – и дело стало да назад помчало», – проговорила девочка, явно повторяя слова старших.
Тихомир заулыбался.
– Ну что стал? Пошли – будем знакомиться. Наша семья самая большая в деревне. Фамилия наша Садко. Есть батька – Степан Иванович, он сейчас с мужиками на дворе хозяйничает. Мужиков у нас много. Все мои братья: Степка, Сашка, Андрейка. А в избе мы прибираем – бабы. Моя матушка – Анастасия Лукьяновна. Остальные бабы мои сестры: Полинка, Юлька, Зинка и Олька, – поведала не по годам смышленая хозяйка.
Тихомир показал на нее пальцем.
Девочка, догадавшись, звонко рассмеялась:
– Я самая младшенькая – Наденька!
* * *
Наденька распахнула широкие двери в просторную избу.
Конечно же, избу нельзя было сравнивать с теремом Тихомира Богдановича Канинского, но Тихомир был удивлен.
Первое, что бросилось в глаза, – это только что выскобленный и вымытый дощатый пол, сияющий, словно мрамор, на свету, исходящем из небольших окошек.
Слева от двери, в печном углу, на мощном деревянном основании стояла большая русская печь с лежанкой. Со стороны входа, вплотную к печи, примыкал невысокий деревянный рундук. Над рундуком висела широкая полка, на которой стояла деревянная квашня с тестом.
У печи стояла крепкая, средних лет женщина и пекла пироги.
Увидев Тихомира, она приветливо сказала:
– День добрый. Собирайтесь – уже пироги на подходе.
Тихомир приложил правую руку к груди, поблагодарив хозяйку. Как он понимал, это была Анастасия Лукьяновна.
* * *
Марфа начала помогать хозяйке, да так ловко, что Тихомиру казалось, что она тут давно живет.
Разговор женщин был похож на разговор мастеровых на заводе отца, когда каждый понимал друг друга с полуслова, да и без «крепких выражений», ускоряющих работу, как говаривал отцовский стряпчий:
– Анастасия Лукьяновна, где скатерка?
– В кладовке в посуднике. Лавки тоже накрой. Там и тарелки, ложки присмотри.
– Анастасия Лукьяновна, а какие брать?
– К празднику.
– Так и чайные чашки тогда праздничные беру?!
– Бери. Да в подпольницу сходи за солениями. Нет, сама схожу. Присмотри за пирогами.
Марфа не делала лишних движений. Все ее действия были спокойными и плавными, но уже через несколько минут стол был укрыт праздничной самотканой скатертью, и аккуратно, словно под линейку, заставлен простой глиняной посудой с деревянными ложками, и по центру «украшен» медной солонкой на высокой ножке. Марфа все делала совершенно естественно, и Тихомир непроизвольно словил себя на мысли, что Марфа даже более грациозна, чем его прежние жеманные подруги, которые без конца неловко и наигранно «падали в обморок».
Он, без сомнения, любовался ей.
Марфа, чувствуя взгляд Тихомира, раскраснелась и нарочно пошла «изучать» небольшой ткацкий станок в углу.
* * *
Степан Иванович, уважительно разувшись в сенях, принес со двора дымящийся самовар.
Все выстроились у стола.
Степан Иванович чинно вымыл руки и лицо в рукомойнике у печи, тщательно вытер руки рукотеркой, а лицо –
