Окись серебра - Виктория Александрова
— Хельмут… он говорил, что вы… ты его ненавидишь, — призналась София.
— И это, по его мнению, ненависть? — хмыкнула Хельга. — Ему просто не нравятся мои шутки. — Её взгляд стал задумчивым, будто она пыталась понять, почему Хельмут так считает. — Я его люблю, конечно… Он — всё, что у меня есть, единственный живой член моей семьи и единственный близкий мне человек. Да и как его вообще можно не любить? Он такой забавный, когда строит из себя самовлюблённого павлина. Но сразу заметно, что сильнее, чем себя, он любит только тебя.
София не ответила, чувствуя, как заливается краской.
— Мне очень повезло с ним, — тихо сказала она, сжимая белыми пальцами подол платья.
— Ну, а насчёт детей… — Хельга вздохнула и вонзила вилку в картофелину. — Мне кажется, что вам ещё рано о них думать. Пусть хотя бы твой брат подрастёт, чтобы ты не сбивалась с ног, пытаясь уследить сразу за двумя малышами, замком и землями… Или даже двумя замками. Хельмут не говорил, когда поедет домой?
— После того, как мы разберёмся со всеми делами здесь, — может, осенью. А что касается детей… Я знаю, что у него есть бастарды, и боюсь, что они предъявят свои права, если я не смогу…
Хельмут никогда не скрывал от неё этого: ещё до помолвки он признался, что у него было множество женщин, и некоторым из них не повезло забеременеть… Но София всё равно согласилась выйти за него. Конечно, существование незаконнорожденных детей мужа её расстраивало, но что теперь поделать? В конце концов, они не виноваты, что родились вот так, да и Хельмуту до свадьбы нечем было себя обязывать.
Всё это осталось в прошлом. София доверяла своему мужу и знала, что к такой жизни он больше не вернётся.
— Сейчас он ничего не знает о своих бастардах, — отозвалась Хельга. — И они о нём, скорее всего, тоже. Не представляю даже, живы ли эти бедные дети… Если и живы, им точно не до того, чтобы предъявлять свои права на то, что по закону им никак принадлежать не может. Пока у вас нет детей, прямая наследница Хельмута — я. Думаю, теперь он раскаивается, что не смог сдержать своего… — Хельга не договорила, сдержанно усмехнувшись. — Я заметила, как он изменился за то время, что мы не виделись, — скорее всего, благодаря тебе. Возможно, ошибки бурной молодости его действительно удручают.
— Но всё-таки то, что у него есть дети, говорит о том, что он может их иметь, — заметила София. — А вот я…
— Ты сможешь. — Хельга тепло взглянула на неё. — Просто подожди. Тебе могут все уши прожужжать об «истинном предназначении женщины», но это всё ерунда. Я, например, замуж не собираюсь и рожать тоже не хочу. Мой смысл жизни — не в этом. В мире столько прекрасных вещей, помимо брака! Можно потратить свою жизнь на что-то более интересное. Именно это я и собираюсь делать. — Хельга мечтательно закатила глаза. — Путешествия, новые впечатления, знакомства с интересными людьми… Слава Богу, Хельмут меня понимает. Думается, любой другой на его месте насильно выдал бы меня замуж прямо в восемнадцать… А ты, моя дорогая, не переживай. — Она усмехнулась, её ободряющий тон заставил Софию коротко улыбнуться. — Нужно всё обдумать, подготовиться и только потом пытаться. И то, что какая-то там твоя подружка залетела спустя месяц после свадьбы, — вовсе не пример.
Девушку передёрнуло: она понимала, что речь идёт о леди Кристине, но говорить ничего не стала.
— А что вы имели в виду, когда говорили о… — София замялась, чувствуя, что это не её дело. — О тренировках на мечах?
— Тренировки на мечах, что же ещё? — усмехнулась баронесса, но в глазах её сверкнуло лукавство.
Потом, вечером, в постели, Хельмут спросил:
— О чём вы там с Хельгой разговаривали, если не секрет?
— О детях, — пожала плечами София. — Она считает, что нам ещё рано их заводить.
— И всё?
— Немножко о тебе. — Она улыбнулась, увидев, что он краснеет, и поцеловала его в щёку. — Так, пара слов о том, правда ли ты меня любишь.
Хельмут выглядел растерянным и испуганным.
— Люблю, конечно, — хмыкнул он. — И всё? Только об этом?
— Да, — удивлённо протянула София.
В комнату сквозь щели в окне ворвался сквозняк, и она поёжилась, прижимаясь к Хельмуту. Его смущение было донельзя милым, она не привыкла видеть его таким и сделала вывод, что только Хельга могла заставить его по-настоящему смущаться. Это её позабавило.
Хельмут, кажется, хотел спросить что-то ещё, но всё же промолчал.
* * *
— Хельга, хватит.
— Да что хватит-то? — Сестра попыталась изобразить удивление.
Хельмут оглянулся. В коридоре было темно и пусто. София, скорее всего, уже спала, как и большинство слуг.
— Она не должна знать, — сказал он тихо, но твёрдо.
— Но я же не говорю ей напрямую… А она, кажется, слишком хорошо воспитана, чтобы понимать намёки.
— Меня эти намёки ни капли не веселят, уж прости, — вздохнул Хельмут. — Поэтому попытайся сдерживать себя, хорошо? Когда-нибудь она спросит у меня, что происходит, и как прикажешь мне объясняться тогда?
Хельга смотрела на него вопросительно, будто под своими шутками и намёками не имела в виду вообще ничего.
— Не думаю, что она осудит тебя за это, — пожала плечами сестра. — Она и так тебя идеализирует.
— Неправда. Она любит меня таким, какой я есть.
— Может быть. — Хельга ухмыльнулась. — Я видела у неё мамино кольцо…
— Да… — Хельмут чуть растерялся. — Я ей его подарил ещё во время войны. Просто так, без каких-либо намёков.
Тогда ему казалось, что это всё, что он мог сделать для Софии, такой одинокой, испуганной и безмерно подавленной. Он ещё не верил своим чувствам, и ощущение, что его как-то странно тянет к этой совсем юной, хрупкой рыжеволосой девушке, казалось ему мимолётным наваждением. Как ни странно, это наваждение не прошло со временем, что раньше случалось с завидной частотой. Оно усиливалось, росло, от него было тесно и горячо в груди, и вскоре Хельмут осознал, что всё чаще думает о Софии, что постоянно вспоминает её глубокие зелёные глаза, чуть прикрытые тёмно-медными густыми ресницами, тонкие пальцы, робко теребившие ткань платья, её чуть сдавленный от горя и слёз, но всё же такой красивый высокий голос… Ему хотелось слышать этот голос рядом с собой, ему хотелось сжимать эти пальцы своими, ему хотелось неотрывно смотреть в её глаза.
В итоге перед битвой Хельмут поклялся себе, что если выживет, то непременно сделает Софии
