Джордж Макдоналд Фрейзер - Флэшмен в Большой игре

— Он был бадмаш,[74] и притом весьма известный, — прошептала она, удивленно расширив глаза, — неужели ваш суд позволил бы ему уйти?

— В этом случае — да, поскольку он ни в чем не был виноват. Мы наказываем только преступников.

— Но если их невозможно найти? Если не на ком показать пример? Полагаю, теперь перед дворцом не возникнет скандалов, — и, заметив мой взгляд, она продолжала, — я знаю, что тебе это не нравится и в твоих глазах выглядит несправедливым, даже варварским. Мы понимаем это — и разве этого не достаточно? Ты находишь это странным — подобно нашей религии, запрещенным вещам и нашим обычаям. Но разве твой Сиркар не может понять, что они столь же драгоценны для нас, как ваши — для твоего народа? Почему для вашей Компании не достаточно ее прибылей? Почему она так жадно требует еще и человеческие жизни?

— Это действительно так, ваше высочество, — сказал я, — но ведь нельзя торговать на поле непрерывного боя, не так ли? Для начала нужно установить мир и порядок, а вы не сможете обеспечить всего этого без… скажем, сильной руки и Закона, который справедлив для всех — или хотя бы для большинства людей. — Я знал, что она не поймет, если я скажу, что закон должен быть одинаков и для принцесс, и для их подданных. — И если мы даже допускаем ошибки, то пытаемся их исправить — ведь я и прибыл сюда, чтобы проверить, что вам принесло правосудие — наше правосудие…

— Думаешь, дело только в этом? — спросила рани.

Мы остановились в саду у павильона, лошади мирно щипали траву, а ее слуги ожидали в отдалении. Она посмотрела на меня, вздрогнула и ее глаза ярко засияли.

— Думаешь, доходы, драгоценности — даже права моего сына; неужели ты думаешь, что я забочусь только об этом? Это ошибки, которые должны быть исправлены, но что делать с теми, которые исправить нельзя? Что делать с жизнью этой земли, этой страны, которую вы измените, как изменяете все, к чему только прикасаетесь? Пока она еще яркая — а вы сделаете ее серой; сегодня она еще свободна — хотя, без сомнения, по-вашему, она неправильна и дика — а вы сделаете ее спокойной, упорядоченной и бледной, так что люди забудут, кем они были раньше. Вот что вы делаете с нами — и вот почему я буду сопротивляться этому как только смогу. Скажи лорду Палмерстону… — Клянусь святым Георгом, ее голос дрожал, но хорошенький ротик оставался твердым, — скажи ему, когда вернешься в Англию — что бы ни случилось, я не отдам мой Джханси. Мера Джханси денге най. Я не отдам мой Джханси!

Я был поражен; я и раньше не сомневался, что под нежной женской оболочкой скрывалась настоящая тигрица, но я никогда не думал, что это был столь страстный и сентиментальный зверь. Знаете, на мгновение я был почти тронут. Она показалась мне такой пылкой малышкой, что хотелось успокоить ее, погладить по руке (или даже по груди) или еще что-то в этом роде — но тут она вдруг успокоилась, выпрямилась в седле, как будто пришла в себя и вновь стала выглядеть так чертовски царственно и привлекательно, что я ничего не мог с собой поделать.

— Госпожа, вы не должны были заставлять меня говорить это. Приезжайте в Лондон сами, лично повторите эти слова лорду Палмерстону — и я клянусь, что он отдаст вам не только Джханси, но и Бомбей и даже Хакни Уик.[75] — Я действительно так думал, в Лондоне она стала бы сенсацией и всех бы там приручила. — Лично повстречайтесь с королевой — почему нет?

Она на секунду задумалась и вполголоса пробормотала:

— Королева… Боже, храни королеву — что же за странные люди, эти британцы.

— За британцев не беспокойтесь, — улыбнулся я, — конечно, они будут распевать «Боже, храни королеву», но думать будут о королеве Джханси.

— Вот тут вы нарушаете присягу, полковник, — проронила принцесса и легкая улыбка вновь появилась в уголках ее глаз; она повернула лошадь и поехала шагом, а я последовал за ней.

Вы, наверное, подумали сейчас: «Да что случилось со стариной Флэшем? Неужели он размяк от этой юбки?» Знаете, наверное, дело в том, что я слегка увлекался каждой из моих девчонок — Лолой и Касси, Валей и дочерью Ко Дали, сводницей Сьюзи и Разгоняющей Облака, да и всеми остальными. Конечно же, меня привлекала в первую очередь плоть, но в то же время я испытывал подлинное чувство по отношению к ним — и тогда, и сейчас. С этим ничего не поделаешь — предаваться похоти — дело чертовски романтическое, и мне кажется, что Галахад совершил больше подвигов в постели, чем даже сам Ланселот.[76] Это так, к слову, но все же стоит запомнить, если вы хотите понять наши отношения с Лакшмибай — я специально так много говорю о ней, потому что она была такой загадочной и противоречивой женщиной, что я не могу даже надеяться объяснить ее поступки (впрочем, этого не могут и историки) — так что вам остается только судить о ней по тому, что я написал — и тому, что за этим последовало.

Поскольку на следующее утро после нашего разговора у павильона — к тому времени прошло ровно две недели после моего прибытия в Джханси — произошли серьезные события. По крайней мере, в отношении меня.

Я почувствовал это, сразу после того как прибыл в приемный зал; принцесса была весьма приветливой и даже оживленной. Она рассказывала мне об охоте, которую для нее устроили, но ее вакиль и премьер-министр избегали взгляда своей госпожи, а ее ножки в нетерпении притоптывали под золотистым подолом сари. «Ага! — подумал я. — Что-то вертится на языке у этой плутовки». Похоже, она не была расположена к делам и пару раз я заметил, как она, даже смеясь, настороженно поглядывала на меня. Если бы речь шла о ком-нибудь другом, я бы сказал, что это нервное. Наконец рани прервала разговор, сказав, что на сегодня хватит, и мы стали смотреть на ее гвардейцев, которые фехтовали во дворе.

Даже сейчас, когда мы смотрели на пуштунов, которые размахивали своими саблями, — эти парни выглядели чертовски грозно, скажу я вам — ее пальчики продолжали нетерпеливо постукивать по балюстраде, но через несколько минут она взяла себя в руки, начала говорить о приемах владения клинком и отражения ударов и наконец, искоса взглянув на меня, спросила:

— Вы фехтуете так же хорошо, как ездите верхом, полковник?

Я ответил, что достаточно хорошо, и принцесса, одарив меня ленивой улыбкой, предложила:

— Тогда мы устроим поединок.

После чего приказала слугам проводить меня в зал для приемов и принести туда же две рапиры, а сама вышла, чтобы переодеться в куртку и бриджи для верховой езды. Ну, конечно же, Скин говорил, что она росла вместе с мальчишками и училась владеть оружием у лучших мастеров, однако все это было чертовски странным. Затем принцесса вернулась, велела своим слугам выйти, повязала свои волосы широкой лентой и весьма деловым тоном скомандовала мне: «Защищайтесь!»