Александр Волков - Зорро
— Вот видите, сеньор, — скорбно вздохнул Остин, — а могли бы и вообще не услышать, если бы ваш покорный слуга не был частичкой презренного плебса! — И стряпчий вновь ткнул пальцем в сторону площади, откуда доносился слабый разноголосый гул. — А за донью Касильду не беспокойтесь, — продолжал он, — внутренний голос нашептывает мне, что она уже где-то здесь…
— Но где же, в таком случае, коляска? — спросил дон Росендо, указывая на ряды всевозможных экипажей, заполоняющих пустырь.
— А разве донья Касильда не умеет держаться в седле? — усмехнулся Остин.
— Что?! — воскликнул дон Росендо. — Касильда не умеет держаться в седле?.. Да если бы женщинам было прилично укрощать коней, она бы заткнула за пояс всех здешних молодчиков, начиная с Рафаэля!
— Отсюда следует вывод, что ваша сестра вполне могла прибыть верхом, — невозмутимо заключил стряпчий.
— Касильда привыкла соблюдать приличия, — сухо заметил дон Росендо, — и если в здешних местах не принято, чтобы девицы ездили верхом, она подчинится этому правилу!..
— А кто вам сказал, что она явилась сюда в облике девицы? — снова усмехнулся Остин.
— Святая Дева! — воскликнул дон Росендо, хлопая себя по лбу. — Как же я об этом не подумал! Касильда с детства была страшным сорванцом, эдаким чертенком в юбке!..
Сказав это, дон Росендо оставил безнадежные поиски коляски и поспешно вернулся в таверну, справедливо полагая, что Касильда сама явится ему из толпы, когда сочтет нужным. Проходя через задний двор, он мельком обратил внимание на конских барышников, с почтительного расстояния изучавших могучие стати Торнадо, а присев за стол, вскоре стал свидетелем тихих, но довольно назойливых предложений уступить жеребца за подходящую цену. Впрочем, после того как дон Диего слегка потрепал одного из самых прилипчивых покупателей, слух об этом деянии мгновенно облетел окрестности таверны и тем самым как бы окружил стол невидимой, но непроницаемой для барышников стеной. Теперь дон Росендо слышал только приветствия, адресованные его собеседникам, а когда кто-либо из толпы подходил к столу, чтобы обменяться рукопожатием с доном Диего или доном Рафаэлем, корректно касался двумя пальцами полей своего сомбреро.
Но на этом приветствие на заканчивалось; кто-нибудь из двоих — либо дон Диего, либо дон Рафаэль — представляли подошедшему сеньору дона Росендо, тот также называл свое имя, они обменивались рукопожатием, и, таким образом, к началу корриды дон Росендо успел перезнакомиться едва ли не с большей половиной теснящейся в зале публики. Теперь он опасался лишь того, что перепутает имена, а это, при слабом знании местных представлений о чести, могло обернуться самыми неожиданными последствиями, от легкой шутки до кровавой схватки на ножах. И потому, когда с площади донесся тяжелый топот выпущенного из загона быка и публика потянулась к двери за стойкой бара, дон Росендо двинулся следом, в ответ на взгляды уже знакомых глаз лишь молча склоняя голову и слегка касаясь полей шляпы кончиками пальцев. Тем более что ни дона Диего, ни дона Рафаэля рядом с ним уже не было: они покинули таверну примерно за четверть часа до начала корриды, воспользовавшись для этого дверным проемом, все еще распахнутым на пыльную, утоптанную копытами площадь.
Глава 3
Дело было, впрочем, не только в дверном проеме, но еще и в том, что разговор за столом по большей части вертелся вокруг предстоящей корриды, и потому оба собеседника дона Росендо решили взглянуть на быков еще до того, как их начнут выпускать из загонов. Дон Росендо хотел было пойти с ними, но в последний момент его внимание привлекла сцена вокруг бильярдного стола, где стройный молодой человек с красиво изогнутыми бровями и лихо подкрученными усами в пух и прах разделывал атлетически сложенного сеньора с медной шестиконечной звездой, намертво прикрученной к потертому лацкану куртки из буйволовой кожи. Решив, что быков он так или иначе увидит, дон Росендо встал из-за стола и, приблизившись к бильярду, стал наблюдать за игрой.
Зрители настолько плотной стеной окружали стол, что дону Росендо не сразу удалось занять такое местечко, чтобы не только видеть, что делается на зеленом сукне, но и не мешать игрокам орудовать длинными, до блеска отполированными киями. При этом публика была настолько увлечена игрой, что даже когда дон Росендо, протискиваясь в толпе, случайно задевал кого-либо локтем или коленом, никто не обращал на эти тычки ни малейшего внимания. Зрители свистели, орали, а когда кто-либо из игроков наконец выбирал шар и изготавливался для удара, над бильярдным столом нависала тишина и все глаза буквально впивались в лузу, ожидая завершения комбинации. Затем в воздухе проносился легкий шорох кия, следовали два звонких щелчка и шар с треском влетал в заранее объявленную игроком лузу. Или не влетал, а лишь с тупым упорством метался в тесном углу, чтобы безнадежно откатиться на середину поля. Но и в том, и в другом случае публика взрывалась беспорядочными криками, среди которых дон Росендо наконец-то различил два преимущественных возгласа: «Держись, шериф!» и «Дай ему, парень!»
Последнее восклицание относилось, по-видимому, к юному красавцу, довольно спокойно воспринимавшему изъявления публичного восторга в свой адрес. Его тонкая и даже, может быть, слишком изящная для мужчины рука была тверда, а натертый мелом кий скользил по суставу большого пальца подобно винтовочному шомполу. К тому времени, когда дон Росендо протиснулся к столу, на полочке усатого юнца гнездились уже полдюжины шаров, угрожающе перевешивавших единственный шар на счету шерифа. К тому же шериф заметно нервничал, хоть и старался прикрыть свою досаду небрежными смешками в адрес противника. Но смешки помогали плохо: кий дергался в руке, и шар, вместо того чтобы влететь в лузу, с такой силой ударялся о борт бильярда, что едва не улетал в публику, где все еще продолжали делать ставки на то, сколько ударов потребуется юнцу, чтобы загнать два шара, недостающих до партии.
— Два! Два! Больше не надо! Больше не надо! — зазвенело в ушах дона Росендо, когда юнец вновь подступил к борту.
Крики звучали так азартно и заразительно, что дону Росендо вдруг нестерпимо захотелось испытать судьбу в этом вполне невинном, но все же захватывающем поединке.
— Тринадцать! — вдруг выкрикнул он во всю силу своих легких.
Шум разом затих, подобно гулу осиного гнезда, погруженного в ведро с водой.
— Тринадцать? — раздался чей-то удивленный голос. — Кто сказал: тринадцать?.. Покажите мне этого ненормального?..
— Тринадцать! — внятно повторил дон Росендо, выступая на полшага вперед. — Я утверждаю, что для завершения партии этому юноше понадобится тринадцать ударов!
