Александр Волков - Зорро
— Ты его объездил, ты дал ему имя, — произнес дон Рафаэль, поднимаясь с места и отводя от себя обрывок узды, — считай, что он твой!
— О, это слишком великодушно с твоей стороны! — запротестовал дон Диего. — Поставь нам с доном Росендо бутылочку хорошего виски, и довольно!
— Я не могу сесть на коня, который видел меня под своими копытами! — твердо сказал дон Рафаэль. — Он этого никогда не забудет и потому в душе будет всегда считать себя моим хозяином, а не наоборот…
— Ты преувеличиваешь… — попытался успокоить его дон Диего.
— Не перебивай! — строго оборвал дон Рафаэль. — Представь себе на месте этого коня какую-нибудь строптивую прелестницу: я добиваюсь ее благосклонности, пою серенады, осыпаю ее подарками, цветами, а ты ночью пробираешься к ней в спальню, а потом выводишь ее на балкон и говоришь: возьми ее, Рафаэль, она твоя!.. — И молодой человек звонко расхохотался, хлопнув дона Диего по плечу.
Не прошло и четверти часа, как все трое сидели за столиком вокруг бутылочки виски, а Торнадо — кличка эта как-то сразу приклеилась к жеребцу — стоял на заднем дворе таверны в восторженном, но отдаленном окружении зевак и лошадиных барышников. Время от времени кто-то из этих почтенных сеньоров неслышно возникал за спиной дона Диего и, склонившись к его уху, чуть слышно произносил одно-единственное слово: сколько? Но тот даже не оборачивался на этот шепот, а когда один из барышников стал проявлять нетерпение, переходящее в назойливость, дон Диего мгновенным движением схватил его за лацканы куртки и, притянув к себе, внятно произнес в самое ухо наглеца:
— Запомни сам и передай своим компаньонам: эта лошадь не про них! А если же кто-то из зависти или подлости попытается ее испортить, то пусть заранее сходит к падре Иларио на исповедь и получит отпущение грехов, дабы не предстать пред Господом во всей своей мерзости! Понял?..
— П-понял! — придушенно пробормотал незадачливый лошадник, безуспешно пытаясь высвободиться из стальных пальцев. В конце концов дон Диего разжал ладонь, барышник с трудом встал на ноги, перекрестился и, потирая помятую шею, затерялся среди публики, собравшейся в таверне на время подготовки площади к главной части представления: корриде. Отовсюду до ушей дона Росендо долетали обрывки разговоров, из которых он понял, что все как будто уже забыли о родео и его победителе и теперь говорили исключительно о быках, свирепо бьющих рогами и копытами в стенки примыкающих к площади загонов.
К этому времени дона Росендо начало изрядно беспокоить отсутствие сестры. Прежде чем присоединиться к дону Диего и Рафаэлю, молодой человек пробрался на заставленный телегами и тарантасами пустырь за таверной, где буквально нос к носу столкнулся с Остином, тоже высматривавшим легкую двухколесную коляску Касильды, запряженную парой жилистых неутомимых мулов мышиной масти.
— Где тебя носило? — рассеянно спросил дон Росендо, вглядываясь в дорогу, по которой должна была приехать сестра.
— Там же, где и всех, — отозвался чуть подвыпивший стряпчий, небрежно ткнув пальцем в сторону площади.
— Выходит, ты человек толпы, — усмехнулся дон Росендо, — частичка всей этой черни, плебса…
— О да, я плебей рядом с вами! — насмешливо прищурился Остин. — Но у плебса тоже есть свои радости!
— Смотреть, как жеребец ломает человеку ребра, так? — спросил дон Росендо.
— Не будьте ханжой, сеньор! — воскликнул Остин. — Этих зрелищ не чурается даже наш падре Иларио! При этом он, правда, шепчет молитвы и перебирает четки под сутаной, но я сам видел, как он разорвал их и швырнул в морду быку, когда тот чуть не проткнул рогом дона Рафаэля!
— Того самого, что нынче свалился с лошади?
— Да, сеньор.
— И часто ему так не везет? — спросил дон Росендо. — Или он просто такой неловкий?
— Ловкий-то он ловкий, — сказал Остин, — а не везет ему потому, что он сильно задается и лезет на рожон: если жеребца объезжать — так самого свирепого, если быка убивать — так самого лютого, чтоб дым из ноздрей валил!
— Так, выходит, четки помогли, если дон Рафаэль все еще жив? — усмехнулся дон Росендо.
— Выходит так, сеньор! — засмеялся в ответ Остин. — Этот черный бес врылся в землю всеми четырьмя копытами, а дону Рафаэлю хватило мгновения, чтобы по самый эфес вогнать в него шпагу!
— Боюсь, что сегодня ему не придется блистать своим искусством, — вздохнул дон Росендо. — Он еле дышит, а когда дон Диего шутит — что, надо сказать, выходит у него довольно удачно. — несчастный дон Рафаэль вместо смеха выдавливает из себя лишь жалкий стон и хватается за переломанные ребра.
— И все же он выйдет против быка! — уверенно заявил Остин.
— Почему ты так думаешь? — воскликнул дон Росендо.
— Я не думаю, сеньор, я знаю, — сказал стряпчий. — Есть, говорят, одна красотка, которая скрывается в публике, и вот ради ее прелестных глаз дон Рафаэль готов сразиться хоть с дюжиной быков и объездить целый табун диких мустангов!
— А откуда известно, что она сегодня здесь? — заинтересовался дон Росендо.
— Плебс знает все, сеньор, — хитро прищурился стряпчий. — И потом, разве вы сами не заметили кружевного платочка, брошенного из публики и исчезнувшего в перчатке дона Диего подобно мошке в клюве ласточки?
— Любопытно, — пробормотал дон Росендо, — весьма любопытно… Но где же моя сестра?.. Хоть на ранчо поезжай!
— О, если бы подо мной был Торнадо, мы бы успели обернуться на ранчо и обратно до начала корриды, — вздохнул Остин.
— Откуда ты успел узнать, что дон Диего назвал жеребца Торнадо? — воскликнул дон Росендо.
— Все плебс, сеньор, презренный плебс, — лукаво прищурился Остин. — Вы питаетесь высокими материями, а простой народ живет слухами и переносит их быстрее, чем крысы чуму! День вашего прибытия на ранчо успел за месяц обрасти такими подробностями, что если бы я сам не был очевидцем, то, ей-богу, поверил бы, что в особняке покойного дона Лусеро разыгралось настоящее сражение с призраками, ядовитыми змеями, Бальтазаром, ну и, разумеется, самим Зорро, как всегда явившимся в самый безнадежный момент и разогнавшим по углам всю эту нечисть! Во всяком случае, падре Иларио с кафедры призывает небо обрушить все громы и молнии на проклятое ранчо, уверяя доверчивых прихожан, что только так можно покончить с шайкой разбойников, отбирающих последние крохи у несчастных пеонов!
— Что за дичь! — воскликнул потрясенный дон Росендо. — Первый раз такое слышу!
— Вот видите, сеньор, — скорбно вздохнул Остин, — а могли бы и вообще не услышать, если бы ваш покорный слуга не был частичкой презренного плебса! — И стряпчий вновь ткнул пальцем в сторону площади, откуда доносился слабый разноголосый гул. — А за донью Касильду не беспокойтесь, — продолжал он, — внутренний голос нашептывает мне, что она уже где-то здесь…
