Рафаэль Сабатини - ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША
Господин д'Артуа заинтересовался. Тонкое лицо д'Аварэ вспыхнуло энтузиазмом. Д'Антраг продолжал держаться с холодной враждебностью. Мосье переводил серьёзный взгляд с одного на другого, словно искал подсказку в выражении лиц ближайших помощников.
Господи д'Артуа пересёк комнату и встал у кресла брата. Мосье вопросительно поднял на него глаза.
— Замысел подкупает своей смелостью, — сказал младший принц. — Иногда смелость приводит к успеху. Что ещё тут скажешь?
— Насколько я понимаю, — заговорил регент, — не существует причин, в силу которых такую попытку не следовало бы предпринимать. Что скажете, д'Антраг?
Граф пожал плечами.
— Разве что те, о которых я уже имел честь сообщить вашему высочеству. Но, если бы я послал с господином бароном своего человека, я получил бы какую-то гарантию, что деятельность господина де Баца не вступит в противоречие с работой моих агентов в Париже.
Мосье важно кивнул.
— Что скажет на это господин де Бац?
Барон улыбнулся.
— Я буду рад любому помощнику, при условии, конечно, что он обладает мужеством и умом, необходимыми для такой работы.
— Других я не привлекаю, сударь, — высокомерно заявил д'Антраг.
— Разве я мог допустить такую нелепую мысль, сударь?
Но тут вмешался господин д'Артуа, который до сих пор хранил хмурое молчание.
— Это задание требует ещё одного качества. Не знаю, обладает ли им господин Моро.
Регент, на губах которого заиграла было задумчивая улыбка, вскинул глаза, словно во внезапном испуге. Но его брат ничего не заметил — он не отводил холодного неприязненного взгляда от Андре-Луи.
— Господин Моро, я припоминаю один разговор, который мы с вами вели в Шенборнлусте. Тогда вы назвали себя конституционалистом. До сих пор я неукоснительно требовал от наших сторонников большей чистоты идеалов. Мы не ставим перед собой цели восстановить монархию во Франции, если это будет конституционная монархия. Мы выступаем за монархию в той форме, которая освящена веками. Мы убеждены, что если бы наш несчастный брат не отступил от неё, нынешнее плачевное положение вещей никогда не возникло бы. Вы должны понять, господин Моро, что, поскольку таковы наши идеалы, мы вправе сомневаться в потенциальном союзнике, который их не разделяет. Вы улыбаетесь, господин Моро?
«Кто не улыбнулся бы, — подумал про себя Андре-Луи, — услышав такое напыщенное обращение из уст принца Безземельного к человеку, который предлагает сложить голову на службе его августейшим интересам». Но, понимая неуместность своего веселья, молодой человек мгновенно напустил на себя серьёзность.
— Монсеньор, — ответил он, — даже если допустить, что это безнадёжное предприятие увенчается успехом, мы всего лишь уничтожим существующий режим и откроем путь к реставрации. В какой форме будет реставрирована монархия, едва ли от нас зависит…
— Возможно, возможно, — холодно перебил его принц. — Но мы всё же должны проявлять разборчивость, даже привередливость при вербовке агентов. Это наш долг перед самими собой, перед достоинством нашего положения.
— Понимаю, — отозвался Андре-Луи ледяным тоном. — Чистота ваших идеалов требует чистоты оружия, которое вы используете.
— Вы очень удачно выразили мою мысль, господин Моро. Благодарю вас. Вы должны понять, что у нас нет иной гарантии искренности наших агентов.
— Осмелюсь думать, монсеньор, что я в состоянии представить такую гарантию.
Такой ответ, казалось, удивил господина д'Артуа.
— Сделайте милость, — сказал он.
— Лучшая гарантия искренности агента — его личная заинтересованность в деле, которому он служит. Реставрация монархии означает возвращение дворянам конфискованных владений. Среди них — и мой крёстный, господин де Керкадью, который получит обратно Гаврийяк. По его настоянию я вынужден ждать, когда это свершится, чтобы выполнить свою самую заветную мечту — жениться на мадемуазель де Керкадью. Теперь вы понимаете, монсеньор, насколько я заинтересован в способствовании делу монархии. Послужив ему, я послужу собственным интересам, которые являются главным предметом моей заботы.
Подобные речи не принято обращать принцам, а ни один принц не придавал своему высокому происхождению большего значения, чем граф д'Артуа.
Когда он отвечал, его голос дрожал от холодной ярости.
— Я прекрасно понял вас, сударь. Ваши слова объяснили всё то, что я до сих пор считал неясным в побуждениях человека с вашей биографией и взглядами, которые сами по себе не заслуживают доверия.
Андре-Луи отвесил чопорный поклон.
— Полагаю мне отказано. Могу ли я уйти?
Господин д'Артуа надменно кивнул. Де Бац в ярости прищёлкнул языком. Но не успел он дать выход своему негодованию — что несомненно ещё усугубило бы положение — как регент, ко всеобщему удивлению, соблаговолил вмешаться. Его обычно багровое лицо слегка побледнело. Мясистая рука, которую он вскинул, призывая присутствующих к вниманию, заметно дрожала.
— Ах, подождите! Подождите, господин Моро! Одну минуту, прошу вас.
Брат воззрился на его высочество в гневном изумлении. Он не мог поверить, что это говорит регент Франции. Мосье, обыкновенно столь корректный, столь официальный, исполненный такого величия, настолько щепетильный в вопросах этикета, что даже здесь, в этой бревенчатой избе, надевал для аудиенций орденскую ленту Св. Духа и шпагу, казалось, совершенно забылся. Иначе, как мог бы он обращаться так просительно к человеку, который позволил себе держаться оскорбительно и вызывающе. Для господина д'Артуа это было концом света. Нет, тут речь идёт не о троне. Ради трона брат не стал бы так унижаться.
— Монсеньор! — воскликнул он с ужасом.
Но всё величие, казалось, оставило регента. Он заговорил вкрадчивым, примирительным тоном.
— Мы должны быть великодушны. Мы должны иметь в виду, что услуги, которые предлагает нам господин Моро, потребуют от него исключительного мужества. — Похоже, принц только сейчас начал осознавать это обстоятельство. — С нашей стороны было бы невеликодушно отвергать их или слишком пристально вглядываться в… э… соображения, которыми господин Моро… э… руководствуется.
— Вы так полагаете? — язвительно поинтересовался господин д'Артуа. Его брови сошлись у основания крупного бурбоновского носа.
— Я так полагаю, — последовал отрывистый ответ, причём категоричный тон ответа явно подразумевал желание говорившего напомнить, кто занимает трон, и чья воля, стало быть, является священной. — Я лично очень благодарен господину Моро за готовность служить нам, невзирая на опасность, которую невозможно недооценить. Если, как все мы надеемся, предприятие окажется успешным, я щедро выражу ему свою признательность. Степень моей щедрости будет зависеть только от политических взглядов, которых господин Моро будет придерживаться к тому времени. Он должен понимать, что это неизбежно. Но до тех пор его прошлые взгляды или деятельность не должны нас беспокоить. Повторяю, с нашей стороны было бы невеликодушно принять другое решение.
