Симона Вилар - Ассасин
Лузиньян не был так спокоен, как Мартин, и, резко развернув своего коня, произнес, обращаясь к Конраду: – Послушай, наследничек…
– А ну, тихо вы! – вскинул руку Мартин. – Слышите?
Все замолчали, пытаясь уловить звуки. С поля боя еще доносился гул, какой бывает после сражения: командиры скликали своих воинов, громко стонали раненые, ржали потерявшие всадников кони, которых пытались поймать пехотинцы.
Однако Мартин заметил иное.
– Барабаны Саладина умолкли.
– Ну да, – подтвердил через миг Конрад. – Но сколько можно было долбить в них без остановки? А теперь…
Он осекся, когда дробь барабанов зазвучала снова, опять ударили цимбалы и этот гул стал подниматься по нарастающей…
Мартин догадался: вторая атака! А крестоносцы, занятые последними схватками и сбором отрядов по всей арсуфской долине, даже не обратили на это внимания. В дальнем конце поля боя, там, где только что отступили последние отряды неприятеля, можно было видеть какое-то столпотворение, там мелькал стяг Ричарда, там же было и знамя Гуго Бургундского. Похоже, Ричард удерживал бургундцев от преследования сарацин, что часто становилось ловушкой для увлекшихся погоней за отступающими. Но сейчас звук барабана означал, что сарацины уже не отступают, – они шли в наступление! И совсем в другом месте! А войско крестоносцев рассеяно по всей равнине!
Барабаны звучали все громче и громче – грохот, казалось, шел из поднебесья. И вот из зарослей на разъехавшихся, рассредоточенных по всему песчаному полю рыцарей вынеслись новые, полные сил войска Саладина. Мартин расширившимися от изумления глазами смотрел, как приближалась туча пыли, слышал топот бешено скачущих лошадей. Казалось, что по полю катились раскаты грома… Всадники неслись, воздев сверкающие сабли; они были в шафрановых туниках, наброшенных поверх кольчуг, такого же цвета было и знамя, которое развевалось над ними, – мамлюки! Лучшие воины Саладина! А с ними под черным флагом далекого Багдада, который повелитель правоверных [31]прислал султану, скакали в пестрых чалмах на шлемах великолепно вооруженные египетские всадники-эмиры со своими отрядами.
О, Саладин не тот человек, чтобы решить все одним ударом, как многие, заблуждаясь, подумали. Оставив главные силы в резерве, он выждал подходящий момент и вот теперь дал приказ наступать.
– Трубить в трубы! – выкрикнул Мартин, прежде чем понял, нужно ли ему это. – На коней! В ряды!
Первым опомнился и подхватил его приказ Конрад. Он повторил клич Мартина – и трубы взыграли. Все рыцари из отрядов пуленов, крестоносцев из Пуату, германцев Конрада и сирийцев Ибелина вскакивали на коней и строились в ряд с копьями наперевес. Пока рыцари на равнине опомнятся, пока смогут выстроиться и отразить эту новую лавину войск султана, кто-то должен был остановить натиск врага!
– В копье! – кричал Мартин. – Стройся в ряд!
Вперед!
Команды выполнялись беспрекословно. Замешкавшийся было от неожиданности Гвидо оказался почти за строем, кони рванули, он заметался в потоках поднятой ими песчаной пыли, понимая, что теперь ему придется догонять.
И все же рыцари Христа были великолепными воинами. Рассредоточенные по всей равнине, они быстро разворачивали коней на звук трубы и, где бы ни находился их отряд, спешили к несущимся конникам Гвидо, умело вливаясь в строй, удлиняя линию атаки и настраивая опущенные копья на врага. Они наступали!
Наблюдавший за происходящим Саладин только мучительно застонал, когда увидел, как к небольшой группе конных рыцарей словно по волшебству примыкают остальные конники, мчащиеся к ним со всех концов поля. Вон и Ричард, который только что был в дальнем краю равнины, уже со своими рыцарями примкнул к шеренге конницы; кто-то из них скачет впереди, кто-то сзади, но копья подняты и направлены на его лучшие силы. Сшибка! Грохот и смешение красок – шафрановые конники-мамлюки разделились, рыцари проникали в их ряды, как будто сам шайтан вселил в них новые силы, настолько сокрушительной была их атака. О, Аллах, как такое возможно! Откуда у них столько сил? Как они успели так быстро собраться?
Мартин мчался в шеренге рыцарей и испытывал ни с чем не сравнимое воодушевление. Уже много лет ему не приходилось сражаться в таких конных поединках, он давно привык единолично биться и защищать себя.
Но сейчас, ощущая себя единым целым с множеством собратьев по оружию, он переживал необыкновенный душевный подъем… Не было ни страха, ни мыслей – были только раж схватки и ощущение силы, в которой ты один из многих и переполнен этой общей силой.
Противник, которого он наметил себе в лавине встречных сарацин, мчался, воздев руку с блистающей саблей и закрывшись круглым, горящим на солнце щитом. Мартин с наскока ударил его в этот щит. Удар получился оглушающим – толчок копья отдался глухой мощью до плеча. Однако опытный соперник-мамлюк отразил удар щитом, стальная поверхность которого защитила его владельца. Но лишь на миг, ибо от силы столкновения его вместе с конем отшвырнуло куда-то в сторону, на острия копий следовавших рядом с Мартином рыцарей. Мартин же теперь навел копье на следующего врага, выделив его в массе желто-шафрановых мамлюков. Он несся вперед, открыв в неистовом вопле рот, и острие вошло прямо в эту яростную пасть, рвануло… Голова мамлюка вмиг отделилась, оторвалась, осталась висеть на копье, когда Мартин уже бил копьем следующего противника, вышиб его из седла, пронзил, отбросил. И только тут рука с копьем пошла вниз под грузом нанизанного на нее мертвого тела, заскользила в кольчужной перчатке от густой крови врагов.
Для Мартина это был опасный миг – он уже не мог поднять тяжелое копье и выронил его, оказавшись на время безоружным. Но успел поднять щит, заслонился, и о его дубовую, покрытую кожей и заклепками поверхность застучали сразу три вражеских клинка. А потом его рука привычно взялась за булаву, и Мартин стал отвечать ударом на удар, его конь кружил, лягая лошадей сарацин, которые были теперь повсюду, ибо, проредив в копейной сшибке часть вражеского войска, крестоносцы ворвались в ряды превышающих их численностью сарацин.
Рыцарские кони, более тяжелые и медлительные, чем увертливые лошадки мусульман, теперь показывали себя во всей красе, сбивая их своей мощью вместе с всадниками, кусая и разя тяжелыми копытами. Мартин работал тяжелой булавой, в пылу схватки даже не ощущая ее веса, зато при ударе его страшное оружие крушило нападавших вместе с доспехами, все вокруг будто переполнилось кровавым туманом от летевших во множестве кровавых брызг, хрустевшей плоти, яростных, полных боли и ужаса криков.
