Олег Гончаров - Полонянин
Бой закончился совсем недавно. Враги еще собирали разбросанное оружие, убирали своих. Делили добычу — небогатый скарб холопский да одежу, что из подклетей теремка вынесли.
Повсюду валялись изломанные тела. В пяти шагах от меня лежал Веремуд. Я увидел, как к нему подошел дулеб, хмыкнул, наступил ногой старику на голову и с трудом вырвал копье из груди варяга. Чуть дальше — Заруб. Я узнал его только по начищенным наплечникам. Лицо воина превратилось в кровавое месиво. А недалеко от Заруба ничком лежал Кислица. Рука его все еще сжимала поломанный меч. Втроем старики по жизни шли и умерли вместе. Говорил же Кислица, что им будет лучше на бранном поле пасть, так оно и случилось. Пусть им весело будет в Светлом Ирии. Пусть будет радостно.
А по правую руку от меня, связанный, с кляпом во рту, с округлившимися от ужаса глазами, сидел один из близнецов. Может, Твердята, а может, Твердош. Он был жив и побит не сильно, но очень напуган. Сопел, шумно втягивал носом воздух и тихонько стонал на выдохе. Увидев, что я пришел в себя, он замычал, словно стараясь мне что-то сказать.
— А ну, тише, сопля зеленая! — не оборачиваясь, прикрикнул на него Гойко, и пастушок замолчал.
Между тем дулебы подтащили и швырнули к ногам предводителя рыбака Андрея.
— Что, христосик, попался, голубок? — рассмеялся Гойко.
Андрей попытался встать с земли, но дулеб придавил его ногой.
— Не егози, — произнес он. — Твой Бог тебе терпеть велел — так и терпи.
— Не больно-то он терпелив, — сказал один из дулебов. — Троих наших, ранил, а одного убил.
— Что ж ты заповедь Бога своего нарушил? — Гойко зло пнул христианина ногой. — Он же велел людей щадить.
— Так то людей, — подал голос Андрей. — Про зверей он ничего не говорил.
— Выходит, мы звери?
— Выходит, — тихо ответил рыбак.
— А как же твоих единоверцев назвать, которые в край наш пришли, дома наши разорили, жен наших обесчестили, детей в огне пожгли? — в сердцах плюнул дулеб на Андрея. — Или ваш Христос только на словах такой добрый?
— Разве Христос твоих детей жег? — снизу вверх рыбак на предводителя глянул, плевок с лица вытер.
— Так ведь именем его эти нелюди свое непотребство вершили!
— Тогда чего же ты сюда пришел? Разве здесь твои обидчики?
— И здесь тоже. Тебя вот повстречали. Ты мне за обидчиков и ответишь, — ухмыльнулся Гойко. — А потом и до остальных христосиков дело дойдет. Эй, — повернулся он к своим, — вяжите его да готовьте ему подарочек.
Стянули вервьем рыбаку локти. Между мной и близнецом бросили.
Тут до нас донесся шум и ругань. Возле пожарища два дулеба за тулуп старый подрались. Никак не могли решить, кому он достаться должен. В поножовщину у них уже переросло.
— А ну-ка стой! — крикнул Гойко и к спорщикам поспешил. — А ты, голубок, пока здесь полежи. — К Андрею на ходу обернулся.
Вслед за предводителем остальные поспешили. Оставили нас одних.
— Как ты, Добрый? — повернулся ко мне Андрей.
— Малуша! — простонал я.
— Ты за нее не горься. Как заваруха началась, Загляда всех баб из теремка в лес увела через калитку дальнюю. Малуша с ней.
— Почему Владана не ушла? — Я старался не тревожить разбитые губы.
— Ты же ей сам велел остаться да стрелы тебе подносить, — вздохнул Андрей и добавил: — Царствие ей Божие.
Защипало мне глаза. Утереться бы, чтоб мальчишка-пастушок моих слез не видел, да не до этого сейчас. С бедой бы справиться да с обидчиками поквитаться, а все остальное потом.
— Андрей, — позвал я рыбака.
— Что? — он мне тихонько.
— Они меня за мертвяка посчитали, оттого и связывать не стали. Поворачивайся ко мне спиной, я тебя развяжу, — говорю я, а сам понимаю, что вместо слов из моего рта разбитого только мычание да бульканье вылетают.
Понял меня рыбак. На другой бок перевалился, вервье подставил. Я из последних сил узел распутывать начал. Не слушаются руки. Пальцы от боли крючатся. Узел тугой, сложный, мне неведомый. Был бы нож, а то только ногтями по веревке скребу.
А Гойко спорщиков разнимает, в нашу сторону не смотрит. На одного наорал, другому ладошкой по лбу заехал. Тот на задницу упал, изругался, за палицу схватился. А предводитель тулупчик скисший схватил, пополам его разодрал, половину одному швырнул, другую — второму. Вот и спору конец.
Я узел развязываю, веревку на себя тяну, а сам за дулебами приглядываю.
— Я тебе руки развяжу, — шепчу я рыбаку, — а ты за тын сигай. Беги в лес, на ту поляну, где с пастухами повстречался. Там бабы наши хорониться должны. Дулебы, на ночь глядя, в лес не сунутся. А ты время не теряй, уводи баб дальше…
— Погоди, — он мне, — а ты как же?
— Здесь останусь, попробую мальца развязать. Сам я не ходок — нутро отбили и нога ранена. Не дойду…
Вроде поддаваться узел начал. Прослаб. Только не суждено мне было Андрея освободить. Гляжу — Гойко возвращается. А за ним воины его крестовину из досок сбитую тащат. Я сразу от рыбака отвалился и мертвым прикинулся, а сам сквозь ресницы смотрю, что вороги затеяли.
— Эй, христосик, — позвал Гойко. — Вот тебе и подарочек обещанный.
— Господи, спаси и сохрани, — прошептал рыбак. Уронили разбойники крестовину на землю недалеко от нас, к рыбаку подбежали. Схватили его. Он отбрыкиваться начал, только они с ним цацкаться не стали. Огрели пару раз дубьем, он и угас. Подволокли его к кресту, развязали.
— Не делайте этого, — взмолился Андрей, — грех на душу не берите. Господом Иисусом заклинаю вас. Богами вашими.
— Во! — пожал плечами Гойко. — О Богах наших вспомнил. Значит, жить хочешь? Может, и от веры своей откажешься?
— Господи, молю Тебя, дай силы мне страданья снести, — прошептал рыбак. — Укрепи мя, Господи.
— Это тебе, может, грех, — рассмеялся один из дулебов, — а нам отмщение за жен и детей наших. Давай-ка руку сюда.
Перекрестился Андрей, вздохнул, а потом сам руку им подал. Они ее к крестовине приложили и к запястью ему гвоздь кованый приставили. Такими гвоздями доски на ладьях крепят. Подошел Гойко да по шляпке топорищем ударил. Вошло жало в мягкую плоть.
Закричал рыбак. Сжалось во мне все. Замычал в страхе пастушонок пуще прежнего. А дулебы уже другую руку прилаживают.
— Господи! — кричит Андрей. — Укрепи мя, Господи! А-а-а! — Второй гвоздь пробил доску.
— Ноги. Ноги ему держи, — Гойко делово распоряжается. — Да в стороны разводите. Мы его сейчас крест-накрест присобачим. Так сподручней ему висеть будет. Пущай покорячится.
Пришили рыбака, как предводитель велел, к крестовине наискосок. Подняли верхний край, подпорку сзади приставили. Повис рыбак, распяленный, точно заяц на расчалке. Воет жутко, слезами исходит. А у меня сердце кровью обливается. Вот ведь чего натворили вражины по злобе своей! Эх, были бы у меня сейчас силушки, я бы этих гадов ползучих — ящуровых недокормышей голыми руками бы давить начал. Только нету силы. Вся вышла. Что же я натворил?! Как же допустил такое?!
