Сокровища горы Монастырь - Михаил Иванович Ханин
Однако организованная на широкую ногу экспедиция завершилась крахом. В раскопанных буграх было обнаружено великое множество человеческих и лошадиных костей, черепков, ржавых мечей, колчанов со стрелами и всего лишь три золотые безделицы.
Великое разочарование овладело тогда Анисимом. Кто-то должен был ответить и за крах надежд, и за потерянное время, и за убытки. Анисим всегда наказывал тех, кто не оправдал его доверия. Вот и в этот раз жалкие оправдания бугровщика оборвала шпага Норицина, проткнувшая сердце.
Анисим был в чем-то похож на пьяниц. Тех всегда тянуло к ковшу с хлебной водкой или медом[9], они бывали счастливы, напившись до полусмерти, но не считали себя пьяницами. Сына купца почти непреодолимо тянуло пускать по любому поводу в ход шпагу, он испытывал душевный подъем, проткнув очередную жертву, но тоже не считал себя злодеем. Норицин неизменно оправдывал себя, доказывал себе, что может обойтись без убийств, если окружающие его люди научатся хорошо вести себя и перестанут расстраивать его.
Вот и тогда чувство исполненного долга, мастерский удар сразу улучшили настроение злодея. Он ощутил прилив сил, махнул рукой на несбывшиеся мечты, принялся шутить и даже затянул разухабистую, со свистом песню.
Потом пришлось ответить за свое коварство раскольникам, устроившим засаду и посмевшим поднять руку на него Анисима с его верным слугой Малютой. Справедливый злодей не имел права оставить подобное преступление без наказания и натравил на скит карательную военную команду. И снова он испытывал душевный подъем, глядя на пылающий монастырь, и снова не признавал своей вины. Да, он привел солдат, но ведь сожгли себя эти фанатики сами. Он лично проткнул там лишь какого-то сумасшедшего старика, который ни с того ни с сего набросился на него с топором.
Однако его все же смутило проклятие раскольника и душераздирающий крик Лизы из горящего молельного дома. Он постарался поскорее все позабыть и вроде бы преуспел в этом. Тем более что несколько месяцев спустя произошло событие, перевернувшее его жизнь. Зимой он повстречал приказчика Колывано-Воскресенских заводов господина Демидова Семена Крашенинникова. Вот как это произошло.
Лунной ночью Норицын возвращался на своем рысаке от дамы сердца – молодой, пригожей, рано овдовевшей дворянки. Толстыми, неумными и неопрятными купчихами он тоже брезговал, предпочитая им дворянок или девок. И тут в ночи раздался истошный крик: «Спасите!»
Еще не выйдя из образа благородного рыцаря, Анисим пришпорил коня и выскочил к возку. Его атаковали разбойники. Один, разглядел Норицин в лунном свете, держал коня под уздцы, а трое, размахивая топорами, добивали уже неосмотрительных путников. Анисим, не успев что-либо сообразить, всадил пулю в одного из грабителей, проткнул шпагой другого, остальные пустились наутек.
Не чаявшие уже остаться в живых, путники принялись целовать сапоги и руки своего спасителя. Один из них и оказался приказчиком самого Акинфия Демидова Семеном Крашенинниковым, а другой – его кучером Никифором.
К Акинфию Демидову и к его давно уже умершему отцу Никите Норицин относился с большим почтением. Простые мужики, кузнецы-оружейники благодаря предприимчивости и великим трудам стали сподвижниками самого Петра Великого, богатейшими промышленниками, хозяевами Тулы, Урала. Теперь вот Акинфий Никитович протянул руки и в Сибирь.
Анисима Норицина не интересовало ни строительство заводов, ни выплавка железа, чугуна или меди, ни великие труды бывших кузнецов. Ему и в голову не приходила мысль положить жизнь на какие бы то ни было великие дела и даже на зарабатывание денег. Деньги ему нужны были именно сегодня, а не через годы, в старости. Здесь и сейчас!
Ведь только с обретением больших денег для него и начиналась настоящая жизнь. Раскопал бугор, разбогател – и весь мир у твоих ног. С буграми не получилось, но на них свет клином не сошелся. В последнее время Анисима заинтересовали слухи о тайной выплавке Акинфием Никитовичем серебра у себя в Невьянске из колыванской руды.
Отчасти поэтому он и пригласил переночевать у себя спасенных им людей. Им промыли раны, приложили к ним какие-то целебные травы, обмотали их чистыми тряпицами, поднесли по чарке (Семен пить отказался: вера не дозволяла – старообрядец), накормили. После этого кучер отправился спать, а Анисим с Семеном остались вдвоем.
Отказ от хлебной водки и меда лишь усилил расположение Анисима к спасенному гостю. В начале знакомств Анисим Норицин почти влюблялся в нужных ему людей, находил в них массу достоинств. Эта влюбленность исчезала, как только пропадала надобность в обласканных им людях.
Тогда они (Анисим уговорил-таки непьющего гостя) крепко выпили и проговорили всю ночь. Норицин расспрашивал приказчика о легендарном хозяине, Акинфии Демидове, а Крашенинников хвалил его и обстоятельно рассказывал о нем.
В Сибирь с Урала не наездишься – два месяца путь в один конец. Поэтому появлялся Акинфий Никитович на алтайских заводах не часто. Семен, конечно, видел его (смуглый, высокий, сильно раздавшийся вширь барин, настоящий медведь), но знал больше не по личному общению, а по рассказам и регулярным письмам-наказам в Колывано-Воскресенскую заводскую контору.
– Умный и дотошный – страсть! – восхищался приказчик.
По его словам, хозяин видел не только все их плутни, но даже и самые малые промахи за две тысячи верст из своего Невьянска. Он тыкал их, как слепых котят носом, в каждое упущение. При этом обязательно шутил. Акинфий Никитович был остроумным человеком, и редкое его письмо обходилось без шуток. После этого он обстоятельно советовал, как исправить ситуацию.
Если беда случалась от нерадения – хозяин всегда сильно расстраивался и сердился. В сердцах он совестил, попрекал («За что же вы у Бога хлеб кушаете?») приказчиков, называл их «деревянными», «галанцами», «огурщиками». Более крепких выражений Акинфий Никитович не употреблял, но всегда наказывал виноватых.
– Без этого с нами нельзя, – поддержал здесь хозяина Семен. – А то совсем извольничаемся!
У него на заводах спасались беглые крепостные крестьяне, солдаты, мастеровые, раскольники. Ни одного из них Акинфий Никитович не выдал ни властям, ни помещикам, ни другим заводчикам. Хотя и от самого Демидова, чего греха таить, людишки тоже частенько подаются в бега: рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше.
– А хорошо там, где нас нет, – изрек Семен. Особенно охотно, по его мнению, Акинфий
