Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский
– Если б я знал, что Карл фон Ландсберг из моего любимого батальона, которому я и троном, и жизнью обязан, Катюша! Можно ведь было прежде ареста и поговорить с ним, подробности узнать… Да что теперь! Джинн выпущен из бутылки…
Император замолчал, нервно теребя пуговицы на мундире и краем глаза поглядывая на княжну.
Екатерина тоже долго молчала, терзая пальцами тонкий золотой браслет на левой руке. Наконец император невесело рассмеялся, поцеловал у княжны руку рядом с браслетом.
– А ты знаешь, милая, я ведь тоже научился тебя понимать! Даже твое молчание! – Александр притянул к себе княжну, по-отечески поцеловал в лоб. – Ты, Катюша, понимаешь, что теперь, после поднятого шума, простить Ландсберга я не могу. Не имею права. Да и поздно уже прощать, чего уж… Ты наверняка думаешь о том, как хорошо было бы, если б Ландсберг сбежал из тюремного замка? Скрылся бы где-нибудь, потом под вымышленным именем совершил бы подвиг и открылся бы миру? Вот тогда император имеет право помиловать… Я угадал?
Екатерина кивнула – совсем не удивившись способности императора проникать в ее мысли.
– Но это все сюжет для рыцарского романа, милая! – вздохнул император. – Сказка! Я даже открыто вмешиваться в это дело не имею никакой возможности. И не вмешаться нельзя, кажется… Скажи, что мне сделать, чтобы еще одной трагедии избежать?
– Ну а ты сам как считаешь? Наверняка ведь что-то уже придумал? Разве не так?
– Думаю, что для начала надо как-то убедить Ландсберга воздержаться от публичных обоснований своего преступления. И ни в коем случае не называть на суде имени невесты. Это внушение может сделать судья – при предъявлении Ландсбергу обвинительного заключения. Он может объяснить, что его откровенность станет пагубной для любимой, что это будет иметь непредсказуемые последствия для общества, которое к такой правде не готово. Взамен следует пообещать Ландсбергу минимальный срок положенного по этой статье закона наказания. Не нужно забывать и того, что теперь его, как уволенного в отставку, будет судить не военный суд, а суд присяжных. Оправдали же они эту Засулич, которая стреляла в человека с намерением убить!
– Но… Ты ведь уже все решил, Александр! Зачем же тебе тогда мой совет?
– Вопрос в том, согласится ли с этим судья, Катюша? Я не сомневаюсь: если просьба будет исходить лично от меня, то отказа ожидать трудно. Но и в тайне моего участия в Ландсберге тогда не удержать. Я мог бы попросить принять в нем участие моего дядю, великого князя Николая Николаевича-старшего. Он – официальный шеф лейб-гвардии Саперного батальона. И ему по этому статусу должно печься и о чести батальона, и о его офицерстве. А как члену августейшей семьи – ему будет прилично проявить заботу и о реноме государыни-императрицы, в чьем штате состоит несчастная Мария Тотлебен. Но – увы, Катюша! Ты же знаешь, что «дядя Низи» глуп, как лошадь! Он далеко не дипломат и к тому же терпеть не может судейских. Ты же помнишь скандал с его пассией, этой балериной мадам Числовой?
Долгорукая машинально кивнула, а император напомнил:
– Во время турецкой кампании «дядя Низи» тайком взял ее в свою ставку, а эта отчаянная женщина рьяно взялась помогать любовнику по интендантской части. И изрядно при этом нажилась на комиссионных отчислениях от поставок. Все, конечно, потом открылось. Виновные пошли под суд, да и сама мадам Числова едва не отправилась по Владимирскому тракту. А «дядя Низи» заступиться вздумал. На следственную комиссию взъелся, защиты у меня искал. Я тогда ему по-хорошему пытался объяснить, что он компрометирует наше семейство. Тогда он на судейских переключился – будто они все и подстроили. Впрочем, речь не об этом… Как ты думаешь, милая, может, подключить к нашему «заговору» Егора Абрамовича Перетца, государственного секретаря? Он очень умен – впрочем, как все прочие евреи, им в этом не откажешь. А, Катя?
– Жалко, что Михаила Тариэловича сейчас в Петербурге нету, – вздохнула Долгорукая. – Егор Абрамыч, конечно, умница, но Лорис-Меликову я как-то больше доверяю. И он боевой генерал к тому же. Кому, как не герою турецкой кампании, за офицера вступиться!
– Катюша, ты у меня умница! – Император в волнении вскочил с канапе. – Признайся, ты знала, что Лорис-Меликов днями депешей испросил у меня дозволения посетить столицу по важному безотлагательному семейному делу? Знала?
– Клянусь, Саша! Не знала!
– Верю, верю! – рассмеялся Александр, донельзя довольный совпадением своих мнений с рассуждением Екатерины. – Ответную депешу я приказал отправить ему еще третьего дня. Генерал на подъем легок, значит, не сегодня-завтра будет здесь. Ты умница, Катя! Куда твоему Михаилу Тариэловичу! – Император сияющими глазами поглядел на дверь детской и снова поцеловал любимую – уже не по-отечески. – Скажи-ка бонне, чтобы не пускала пока сюда детей, – шепнул он.
– Ваше императорское высочество, вам стоит только приказать! – Долгорукая, встав, присела перед Александром в шутливом реверансе. – Хотя должна вам заметить, что в такие минуты вы мне напоминаете не умудренного жизнью государя, а нетерпеливого Ромео. Кстати, мадам хорошо знакома с вашими обычаями. Дверь, кажется, уже заперта!
Александр радостно рассмеялся. В такие минуты он и сам с трудом осознавал, что ему уже 61 год…
Ретроспектива-3
– Вы не будете возражать, Константин Петрович? – шеф жандармов Дрентельн достал из кармана манильскую сигару и вопросительно посмотрел на Победоносцева. Тот нехотя, едва заметно дернув щекой, кивнул, и шеф расцвел, как мальчишка, получивший желанную игрушку. – Благодарю.
Дрентельн аккуратно отсек золотой гильотинкой кончик сигары, с удовольствием понюхал ароматный коричневый табачный цилиндр, лизнул отставший было лист, поправил красную фирменную наклейку-колечко и только после этого зажег длинную шведскую спичку. Победоносцев, не меняя обычно-кислого выражения лица, терпеливо и неодобрительно следил за эволюциями и «священнодействиями» собеседника. А тот, раскурив сигару, окутался клубами пахучего дыма. Разрешение собеседника, не переносящего обычно табачный дым и самих курильщиков, еще раз подтверждало только одно: главный жандарм империи сегодня очень нужен этому человеку!
Дрентельн и сам обладал немалой властью. Шеф III Отделения был не только пугалом разночинцев – его побаивались и многие министры, и высокопоставленная придворная камарилья. Однако Победоносцева опасался сам Александр Романович. Шеф жандармов опирался на мощь всесильного Корпуса жандармов, а Победоносцев брал страстной логикой убежденного в своей правоте оратора. Оратора, приближенного к царской семье – к такому попробуй не прислушайся! Если уж государь-император поступает частенько по подсказке «великого инквизитора» – подданным сам Бог велел!
Тучный шеф жандармов чуть отодвинул свое кресло от стола, чтоб не стеснять чрева. Вытирая платком шею, незаметно расстегнул верхнюю пуговицу мундира. Победоносцев столь же
