Григорий Кроних - Неуловимые мстители. Конец банды Бурнаша
– Понятно, – кивнул Василий Кузьмич, – я, выходит – четвертый станичный активист.
– Ну а кто ж еще? – усмехнулся Данька.
Летягин не терял времени: три человека с факелами из соломы уже обшаривали место боя, остальные растворились во тьме. Мстители зашагали следом за стариком.
– Вот тут, пожалуй, – сказал он и стукнул в дверь своей палкой.
– Кто это ночью балует? – раздался женский голос.
– Отпирай, Анисья, это Кузьмич.
– Чего надо?
– Дело у меня срочное.
Наконец брякнула дверная щеколда. Данька первым вошел в коридор, почувствовал слабый запах спирта и отстранил тетку.
– Ой, кто это?
– Свои, не боись, – успокоил Василий Кузьмич.
Данька распахнул дверь в комнату и замер на пороге, словно ослепленный светом простой керосиновой лампы.
– Яшенька! – Ксанка оттолкнула брата и бросилась к кровати, на которой лежал весь в тряпичных бинтах, бледный, с запавшими глазами, но живой – Яков Цыганков.
Сиделка, бывшая около больного, повернула к вошедшим голову.
Отбросив последнее сомнение, Данька шагнул вперед:
– Настенька?..
Девушка привстала со скамьи, не веря своим глазам.
– Так я пойду, дам отбой, – предложил Василий Кузьмич и, чувствуя себя лишним, выскользнул из комнаты.
6
Переводчика господину Эйдорфу все-таки отыскали, и Валерий слушал первую лекцию, сидя вместе с остальными студентами курса. Но самое главное, что ближе всех, рядом с ним, была Юля. После лекции к Мещерякову подошел профессор.
– Рад вас видеть, мой молодой друг, – сказал немец, пожимая руку.
– Здравствуйте, – ответил Валерка по-немец ки. – Познакомьтесь, герр Эйдорф, это моя подруга Юля.
– Очень приятно.
– Я рада, – сказала девушка, не совсем уверенная правильно ли она говорит.
– У вас отличное произношение, – галантно сказал профессор, заметив ее смущение.
– Он хвалит твое произношение.
– Спасибо.
– Если фроляйн не против, то я хотел бы пригласить вас ко мне в гости. – Герр Эйдорф достал бумажку и обратился к Юле. – «Приглашайт гости», а?
– С удовольствием, – рассмеялась девушка.
– Вы видите, Валерий! – обрадовался профессор. – Она меня поняла!
– Поздравляю с первым успехом, – сказал Мещеряков. – Юля тоже хочет изучать немецкий язык.
– Вот и отлично, едем.
– Хорошо, – согласился Валерка, – но сначала мне нужно позвонить.
Благосклонность декана распространялась и на использование служебного телефона. Мещеряков зашел в деканат и позвонил Даньке. Потом Ксанке. Их телефоны по-прежнему не отвечали. Дежурный также не мог сказать ничего нового.
– Сами ждем, обещали сегодня вернуться.
Валера немного беспокоился. Вчера, когда он вернулся в общежитие, ему передали просьбу друзей позвонить, но в губчека работал только телефон дежурного. Ему сообщили, что сначала Цыганков, а потом Ларионовы, взяв дежурный наряд, отправились в Медянку. Яков должен был уже вернуться, но раз к нему поехали Данька и Ксанка, то это не важно. Начальника отдела по борьбе с бандитизмом и его товарищей ждали только к вечеру, поэтому паниковать было рано. Валера отбросил тревогу и присоединился к Юле и Эйдорфу.
В гостинице профессор заказал в номер чай, с пожатием плеч заметив, что кофе тут не бывает.
– Будет. Года три назад и чая не было, – сказал Валерка.
– Что вы говорите? – удивился герр Эйдорф. – В такой богатой стране… Извините за беспорядок, здесь у меня временное жилье. Я ищу себе квартиру, ведь мой контракт заключен на полгода.
Валера старался переводить Юле все, что она не успевала понять.
– Вы собираетесь продлить контракт, герр Эйдорф?
– Пока не знаю, – ответил профессор. – Мне кажется, что профессиональная тема слишком серьезна и сложна для первого занятия. Предлагаю поговорить на семейную тему, хорошо?
– Давайте, – согласились гости.
Горничная принесла три стакана чая и столько же булочек.
– Раз тема семейная, то прошу вас в неофициальной обстановке называть меня Генрих, – затем профессор открыл один из нераспакованных чемоданов и достал оттуда толстый альбом.
– Это мой семейный альбом, – медленно начал рассказывать Эйдорф. – Мы, немцы, очень сентиментальный народ, и любим рассматривать семейные фотографии. А вы?
– Мы любим смотреть семейные фотографии, – чуть запинаясь, сказала Юля.
– Отлично. А вы, Валерий?
– Не слишком часто, Генрих.
– Ваше предложение короче, но сложнее по конструкции, – заметил профессор и продолжил, перелистывая альбом. – Это университет в Берлине, где я учился. Это мой дом в Кельне. Вот моя жена Марта, это мой сын Альберт, я его очень люблю…
Юля рассматривала фотографии, а Валерка больше обращал внимания на разговор. Его скорее волновало произношение, чем простой словарный запас.
– А почему нет фотографий ваших родителей? – спросила Юля.
– Feuer, – взмахнул руками Эйдорф, – огон!
– Огонь, пожар.
– Огон, – кивнул немец. – Теперь вы, Валерий, расскажите по-немецки о своей семье.
– Моя семья далеко, родители живут в Ленинграде.
– Это не важно, продолжай, – сказала Юля.
– Можете рассказать об институте, о своих друзьях. Учатся они или работают?
– Все мои друзья: Ксанка, Данька и Яшка работают в губчека.
– Что есть «губчека»?
– Губернская чрезвычайная комиссия.
Эйдорф кивнул.
– Ничего не понимаю в системе ваших государственных учреждений. И чем они занимаются на работе, какие должности занимают?
– Это секрет, – сказал Валера.
– Так легко отвечать, – ехидно заметила Юля.
– Расскажите тогда, в каком они здании работают, – предложил профессор.
– Не нужно, Генрих, – твердо сказал Мещеряков.
– Это тоже секрет? – сделал большие глаза Эйдорф.
– Давайте, лучше я расскажу, – предложила Юля.
– Прошу, фроляйн Юля.
– Я выйду позвонить, – сказал Валера.
Он спустился к дежурному и снова набрал ЧК. Друзья пока не вернулись. Мещеряков поднялся в номер. Эйдорф и Юля весело щебетали на смеси немецко-русских слов, но половину словаря им все равно заменяли жесты. Валерка прихлебывал остывший чай, смотрел на Юлю и чувствовал себя гораздо лучше, чем когда прижимал к уху пустую бибикающую трубку.
Прощаясь, Генрих пропустил девушку вперед, а ее кавалера придержал за локоть.
– Извините за излишнюю навязчивость, Валерий, но у меня была причина пригласить вас сегодня в гости. Вот, посмотрите, – профессор подал Мещерякову бумагу.
Валера увидел толстого буржуя, срисованного с плаката, и подпись по-немецки печатными буквами: «Деньги или смерть».
– Значит, вы, Генрих, знаете что такое «губчека»?
Эйдорф виновато кивнул.
– Подозреваете кого-нибудь?
