Пеликан. Месть замка Ратлин - Гельб Джек

Не успел он договорить, как тяжелый кулак заехал ему по лицу.

– О, да ты остряк, парень? – рявкнул матрос.

Тяжелый сапог несколько раз ударил в бок, но все чувства смазались. Голова плыла и кипела болезненным варевом. Огонь наполнял виски, провоцируя новый приступ тошноты. Когда самообладание медленно вернулось к продрогшему истощенному телу, Финтан ощутил, что его куда-то приволокли за шиворот.

– Проспись, а, – матрос сплюнул наземь и поднялся по крутым скрипучим ступеням наверх.

Сон подбирался к ослабевшему разуму. Противиться не было сил.

«Только не снова…» – пронеслось в голове Финтана Макдонелла, прежде чем кошмар захватил его разум.

И вновь затхлый запах сточных вод ударил в нос, и вновь Финтан стоял на зловонном дворе под недоверчивым взглядом тюремщика. Мира вокруг попросту не было, а если он и существовал, то предпочел затаиться, утонуть в непроглядном тумане. Лишь могучий замок тянулся вверх, как будто, плывя в этой тягучей серости, можно сохранить ощущение, где верх, а где низ.

– И откуда ж такое добро? – сипло спросил стражник, пробуя на зуб золотую медаль.

Финтан не мог пошевелиться, не мог молвить ни слова.

– Украл, поди? – хрипло засмеялся стражник. – Но ты прав, это не мое дело. Пошли, доходяга.

Ноги шевелились против воли. Финтана обдавал холодный пот, и, будь при нем хоть крупица собственной воли, он бы не смел войти вновь под темные своды сырого подземелья. Но сейчас человеческая воля была бессильна, и заколдованный жернов продолжал идти по кругу. Они спускались глубже и глубже. От спутника несло спиртом, потом и гнилым мясом.

– Этот гордый, – предупредил стражник, тяжело громыхая сапогами. – Почти не ест. Заморить себя не заморит – все они так, нос воротят от жратвы, а потом, уже обезумев от голода, жрут с пола как миленькие! А куда деваться? Погорюет старик и посмирнеет.

Сердце колотилось так громко, что заглушало сиплую болтовню пропойцы-стражника. Тот миг неумолимо приближался. Финтан стоял напротив окованной двери, и стражник озирался по сторонам.

«Нет, не надо, не открывай…» – хочет сказать Финтан, но аркан уже затянут, и голоса нет. Теперь все, что остается, – это смотреть, снова видеть это, быть в этих покоях незримым и бесплотным наблюдателем.

Поворот ключа прозвучал приговором. Дверь отворилась.

– Живей, – горкло бросил стражник, прислонившись к стене.

Финтан переступил порог. Чувствительные глаза, вспоенные безлунными ночами и одиноким мраком, быстро привыкли к кромешной тьме. Нет никаких слов, чтобы передать ту скорбь в фигуре старика. И скорбь – совсем не то чувство. Его невозможно описать, не испытав в своем сердце, не разбив его навсегда и безвозвратно на мелкие кусочки, а затем смешав и перетерев с холодным битым стеклом. Переживя такое, теряешь дар речи, и поэтому для этого чувства нет названия. Но когда Финтан смотрел на отца, на Сорли Макдонелла, на ум приходило только слово «скорбь». Старик не шевелился.

– Прости, – шепотом произнес Финтан. – Я опоздал…

Старик не шевелился. Все шло слово в слово, ни на строчку не отклоняясь от накатанного желоба.

– Я узнал, где ты, и я пришел дать тебе слово, что вытащу тебя, – бормотал Финтан, и последние слова срывались сиплым свистом.

Незримая удавка затягивалась туже. Руки холодели. Финтан не мог вымолвить ни слова о том, как он пережил резню, как искал отца на материке, как пробрался сюда, как делают крысы, даже когда никакой лазейки нет. Разум не находил никаких слов. Сердце было на пределе, если не переступило его. Смерть и боль стали верными спутниками Финтана, и теперь, впервые за несколько месяцев, он не терял, а находил. Сын терпеливо ждал, когда отец очнется. Но проходило слишком много времени.

– Ты не узнаешь меня? – не выдержав, на грани помешательства, а может, и переступив эту грань, прошептал юноша.

И Сорли Макдонелл очнулся. Мрак расступился, и очень скоро Финтан возжелал бы, чтобы кромешная тьма вновь сомкнулась, как воды черного океана. Взгляд шевельнулся и медленно обратился на Финтана. Старые глаза уже принадлежали миру мрака и забвения, и им не нужен был свет, чтобы видеть так же ясно, как днем. Старик видел огненно-рыжие волосы, ниспадавшие на худое лицо, видел зеленые глаза, застывшие с мольбой и ожиданием. Узкие ноздри едва-едва трепетали, боясь дышать. Старик Сорли вглядывался в это лицо, и чем дольше он глядел, тем сложнее ему было в это поверить. Голос ослаб за долгий срок безмолвия, но все же уста старого Макдонелла дрогнули.

– Фин… Финтан… – с трудом произнес старик.

Вздох облегчения и всеокрыляющей, всепрощающей радости наполнил душу юноши. По всему телу прошла дрожь, точно его окатили ледяной водой. Слова стояли в горле, рот пытался глотать воздух, чтобы совладать с охватившим его волнением и счастьем. Финтан не знал, что улыбался, просто в какой-то миг ощутил, что скулы сводит крутой болью, но не мог ничего с собой поделать. О прозрении отца и были все молитвы, и они сбылись, и тут же рассыпались в прах.

– Я молился каждый день, чтобы ты сдох, как и все… – прошептал старик тихо и глухо, но Финтан расслышал все.

Проблеск разума в его усталом взгляде пробирал до дрожи. Сорли не просто уставился перед собой, он четко глядел в глаза.

– Я не… – задыхаясь, попытался оправдаться Финтан.

– Будь ты проклят, – сказал старик Сорли и вновь умолк.

Улыбка все еще не сошла с лица юноши. Финтан не верил услышанному, но проклятье оттого никуда не делось. По щекам старика покатились слезы. Голос Финтана срывался, дрожал на грани отчаяния, а через несколько мгновений черта была преступлена. Он выл нечеловеческим голосом, умоляя отца о прощении, но Сорли был глух к этим мерзким стенаниям. В итоге стражнику пришлось силой уволочь его прочь из тех покоев смерти, в которые Финтан будет всю жизнь возвращаться в своих кошмарах.

Мучительное пробуждение настигло уже в порту.

– Прибыли в Плимут, господа! – торжественно провозгласил матрос на весь трюм.

Глава 2. Прибежище

Наконец-то под ногами была твердая земля. Глаза не сразу привыкли к солнечному свету, который брезжил сквозь рваные клочки облаков, плывущих по небу. В порту бурлила жизнь, от которой легко отвыкнуть, если провести долгие месяцы в хмуром Портраше.

Здешний воздух полнился бранью, рыбой и едким запахом смолы. Набережная не знала продыху, принимая новых гостей и товары. Здоровенные матросы ковыляли, перегруженные тугими мешками с мукой, овсом или шерстью. На самых дальних двух причалах стояли суда на ремонте, оттуда разносились грызня пилы и биение молотков. В отдалении стояли несколько господ в черном с испанскими воротниками. С пристальным вниманием они оглядывали кипевшую жизнь вокруг них, но, очевидно, благородные господа обособляли себя от оной. Предпочитая роль наблюдателей, они, переговариваясь меж собой, прикрывали пол-лица руками в белых перчатках, чтобы их беседу не прочли по губам.

Рассудок Финтана, изъеденный ночными кошмарами, еще был слаб и никак не был готов к обрушившемуся на него с самого пробуждения гаму. Ночь с ее ненасытными кошмарами скорее измотала, нежели дала новых сил. Оглушенный и растерянный, он пребывал в смятении какое-то время. Двое бесцеремонных грузчиков едва не сшибли его с ног. Финтан успел посторониться, уклонившись от них.

Благородные господа в черных одеяниях сразу привлекли внимание, и, судя по тому, как бархатная стайка стала перебрасываться меж собой взглядами и снисходительными пересмешками, внимание это было взаимным.

– Доброго дня, господа. Я ищу мастера Френсиса Дрейка, – голос предательски дрогнул, когда это проклятое имя сорвалось с уст.

– Что-что? – переспросил один из аристократов, слишком круто и театрально подавшись вперед и изобразив неимоверно глубокое интеллектуальное усилие на своем лице.

– Мастер Френсис Дрейк, – спокойно произнес Макдонелл.

Едва ли колкость стала для него неожиданностью.