Виталий Гладкий - Повелители волков

Тем не менее перс не подал виду, что проигрывает борьбу взглядами и спросил по-прежнему ровным, звучным голосом:

— Как тебя зовут?

Коес начал было переводить, но скиф понял вопрос и без перевода. На этот раз он ответил:

— Я Марсагет.

— Кто ваш царь?

Коес перевел, и все персы подумали, что столь серьезный пленник вряд ли ответит сразу, без пыток, но они ошибались.

— Нами правит Иданфирс, — спокойно сказал скиф.

— Ты брат Иданфирса?! — приятно удивился царь.

— Нет. Я всего лишь брат вождя одного из племен сколотов[9]. Его зовут Скифарб.

— Тогда каким образом ты оказался в оковах?

Дарий вдруг подумал, что варвар мог бы пригодиться в походе. Перейти на сторону сильного не считается предательством. Тем более, что этот Марсагет конечно же сильно обижен своим братом.

— Я был чересчур неумерен в возлияниях, — хмуро ответил Марсагет и потупился.

Когда Коес перевел его ответ, придворные тихо захихикали. Этот грех водился не только за варварами, но и за некоторыми из них. Но чтобы за лишнюю чашу вина в колодки…

— У меня к тебе есть предложение, великий царь, — вдруг сказал Марсагет.

— Говори, — милостиво кивнул Дарий, — я слушаю.

— О твоих великих деяниях даже мы наслышаны, в наших далеких от Персии краях. Ты завоевал много богатых стран. Но что ты хочешь взять в наших степях? Ты готовишься, великий царь, вторгнуться туда, где не найдешь ни вспаханного поля, ни населенного города, ни каких-либо сокровищ. Единственное наше сокровище — это свобода. Но мы никогда и никому ее не отдадим. Ты потеряешь в наших степях свою славу, а твои воины — жизнь. Поэтому лучшее, что ты можешь сделать, это получить за меня богатый выкуп и уйти покорять другие страны, коих на свете еще немало осталось.

После того как Коес перевел речь Марсагета, во дворе крепости воцарилась гробовая тишина. Придворные боялись даже шелохнуться (да что шелохнуться — лишний раз вздохнуть), ожидая неминуемой грозы со стороны повелителя. Столь дерзкий ответ царю царей должен был стоить варвару не просто головы, а долгой и мучительной казни. И только Мильтиад смотрел на пленника горящими от возбуждения глазами: «Достойный муж! — думал он. — Какие слова! Афинским бы архонтам[10] их в уши. Чтобы у них поджилки не тряслись от одного упоминания имени царя Дария».

Но придворные ошиблись. Дарий хорошо владел своими чувствами. После речи пленника он лишь утвердился во мнении, что перед ним незаурядный человек, хоть и варвар, и привлечь его на свою сторону значило получить немалое преимущество в предстоящей войне с заморскими саями.

— Иди за мной! — резко приказал он пленнику.

Они поднялись на стену крепости, где все еще стоял столик с вином и фруктами, а внизу по-прежнему шло нескончаемым потоком разноплеменное войско царя персов — подсчет продолжался.

— Гляди! — величественно молвил Дарий, указав на огромную равнину, сплошь забитую воинством. — Кто и как может остановить эту силу?

Марсагет был поражен. Он даже пошатнулся от неожиданности, а может, от слабости — Ариарамн не счел нужным кормить пленников. Широко открытыми глазами Марсагет наблюдал за Тьмой (так скифы называли что-то необъятное, которое нельзя ни измерить, ни сосчитать, ни описать словами), заполонившей равнину, ограниченную с одной стороны морем, а с другой — плоскогорьем. Наблюдавший за ним Дарий снисходительно улыбнулся и приказал царскому виночерпию:

— Налей ему вина!

Виночерпий нашел чашу повместительней, плеснул туда немного вина из кувшина, и хотел было разбавить его водой (так обычно делали эллины, а персы, чтобы не казаться варварами в глазах просвещенных жителей Эллады, переняли этот обычай), но тут Марсагет, который, похоже, понял указание царя, придержал его за рукав, сам наполнил чашу до краев неразбавленным вином и выпил ее одним духом, чем поразил не только придворных, виночерпия, но и самого Дария.

— Не удивляйтесь, повелитель, — сказал Коес. — Варвары пьют вино, не разбавляя его водой.

Дарий благоразумно промолчал. Зачем этому никчемному эллину знать, что и он тоже не любит, когда доброе выдержанное вино теряет свой вкус и аромат от смешивания с водой. Его удивило лишь то, как лихо опорожнил пленник столь вместительную чашу.

— Мегабаз! — позвал царь. — Варвара переоденьте в чистые одежды и держите под стражей. Он нам еще пригодится.

— А что делать с остальными? — спросил Мегабаз.

Царь небрежно отмахнулся от этого вопроса, и Мегабаз поклонился — он все понял. Отпускать пленных нельзя, тащить с собой — зачем такая обуза? (которую, к тому же, нужно кормить, а с провиантом и так не густо), оставалось последнее, самое надежное в таких случаях средство, — отправить пленников к их богам своим ходом. Спустя какое-то время клетка опустела — воины увели пленников куда-то в камыши, чтобы не были слышны их предсмертные крики, а Марсагета закрыли в одной из комнат крепости, где он погрузился в мрачные думы.

Заметив, что царь начал нудиться от безделья, Мильтиад вкрадчиво сказал:

— Времени до вечера еще много… Но можно его использовать не только разумно, но и с пользой.

— На что ты намекаешь? — оживился царь.

— Здесь неподалеку есть река Теар с обширной долиной, в которой водятся свирепые львы. Поистине царская охота…

— Да! — воскликнул Дарий. — Это именно то, что нужно! Гобрий, ты слышал?

— Я все понял, повелитель. Сколько человек возьмем?

— Пятьсот «бессмертных» для охраны, сотню загонщиков и десяток псарей с собаками.

— Не мало ли охраны, повелитель? — обеспокоенно спросил Мегабаз. — Надо взять хотя бы тысячу. Места здесь чужие, незнакомые, вдруг где-нибудь притаился отряд гетов.

— Делай, как знаешь, — беспечно отмахнулся Дарий; мысленно он уже был на охоте…

Мегабаз был сильно обеспокоен. Временами он кидал злобные взгляды на Мильтиада — какой дэв[11] нашептал этому хитроумному эллину дать совет царю поохотиться на львов?! В том, что стрела попадет в цель, у Мильтиада конечно же не было никаких сомнений. Охота на львов — царская охота.

Царь, хоть и не хотел никому в этом признаваться (даже самому себе), старался подражать своим предшественникам — великим воителям прошлого. К примеру, на заре своего правления египетский фараон Аменхотеп III в течение десяти лет убил сотню свирепых львов. Численность убитых львов, конечно, впечатляла, но способ охоты на них, по мнению Дария, был трусливым и примитивным — льва заманивали к месту, где заранее привязывали быка-наживку. Бык жалобно мычал, тем самым привлекая голодного хищника, а в это время охотники во главе с фараоном сидели в засаде, дожидаясь голодного царя зверей.