Бернард Корнуэлл - Хроники Артура

— Этот — может, — проворчал Кулух.

— Вот сунется — тогда и посмотрим, — невозмутимо отозвался Артур. В то утро он был удручен, но не гневен. Судьба нанесла ему тяжкий удар, так что теперь ему оставалось лишь строить новые планы да пытаться нас обнадежить. Артур напомнил нам, что король Будик Броселиандский женат на его сестре Анне и, конечно же, охотно приютит нас. — Мы будем бедны, — он покаянно улыбнулся Гвиневере, — зато у нас есть друзья, они нам помогут. Копейщиков Саграмора в Броселианде с распростертыми объятиями встретят. Голодать мы не станем. И — как знать? — Он подмигнул сыну. — Может, Мордред умрет — и мы сможем вернуться.

— Но Нимуэ за нами на край света последует, — напомнил я.

Артур поморщился.

— Значит, Нимуэ придется убить, — отмахнулся он, — но дело пока терпит. Сейчас нам надо решить, как именно мы доберемся до Броселианда.

— Отправимся в Камланн и спросим Каддога-перевозчика, — уверенно подсказал я.

Артур удивленно вскинул глаза.

— Каддога?

— Мерлин все устроил, господин, — промолвил я, — он все мне объяснил. Это его прощальный тебе подарок.

Артур закрыл глаза. Он думал о Мерлине, и мне показалось было, он того и гляди расплачется, но нет: он вздрогнул — и взял себя в руки.

— Значит, в Камланн, — порешил он, открывая глаза.

Эйнион, сын Кулуха, взял верховую лошадь и поскакал на восток к Саграмору. Он вез новый приказ: Саграмору было велено отыскать лодки и отплыть на юг, в Арморику. Эйнион известит нумидийца, что мы взойдем на корабль в Камланне и надеемся встретиться с ним уже на побережье Броселианда. Никакой битвы с Мордредом не предвидится, равно как и коронации на Кар Кадарне: только позорное бегство за море.

Эйнион умчался, а мы усадили Артура-баха и крошку Серену на одного из мулов, второго нагрузили оружием и доспехами и побрели на юг. Артур знал: Мордред уже обнаружил, что мы бежали из Силурии, и думнонийская армия наверняка пустилась в обратный путь. Воинство Нимуэ, конечно же, увязалось за Мордредом. Причем движутся враги по накатанной римской дороге, а у нас впереди — мили и мили холмистой местности. Так что стоило поторопиться.

Мы и поторапливались, но холмы были крутыми, путь долгим, а Кайнвин все еще слаба; мулы плелись шагом, а Кулух хромал со времен той давешней битвы с Эллой под Лондоном. Так что продвигались мы крайне медленно, но Артур словно бы примирился со своей судьбой.

— Мордред не будет знать, где нас искать, — утешался он.

— А Нимуэ, возможно, и будет, — возразил я. — Как знать, не вытянула ли она под конец из Мерлина всю подноготную?

Артур долго молчал. Мы шли через лес: деревья стояли в нежной зеленой дымке, и ярко синели колокольчики.

— Знаешь, что мне следует сделать? — промолвил наконец он. — Надо бы отыскать глубокий колодец, бросить туда Экскалибур и завалить его камнями, чтобы никто и никогда не сыскал меча отныне и до конца света.

— Так за чем же дело стало, господин?

Артур улыбнулся и тронул рукоять Экскалибура.

— Я к нему привык. Я не расстанусь с Экскалибуром до тех пор, пока в нем нуждаюсь. Но если понадобится, я его спрячу, не сомневайся. Не сейчас, впрочем. — Артур задумчиво побрел дальше. — Ты на меня сердишься? — спросил он после долгой паузы.

— На тебя? С какой стати?

Он широким жестом обвел всю Думнонию, весь этот злополучный край — такой нарядный в весеннем убранстве из цветов и молодой листвы.

— Если бы я остался здесь, Дерфель, — с сожалением промолвил Артур, — если бы я не отдал Мордреду власть, ничего подобного не произошло бы.

— Но кто же знал, что Мордред окажется неплохим солдатом? — спросил я. — И соберет целую армию?

— Верно, — признал Артур. — Когда я соглашался на требование Мэурига, я рассчитывал, что Мордред так и загнется в Дурноварии. Думал, подонок упьется до смерти или поцапается с кем-нибудь и получит нож в спину. — Артур покачал головой. — Не годился он в короли, но был ли у меня выбор? Я дал клятву Утеру.

Ну да, конечно, в этом-то все и дело. Мне вспомнился высокий совет, последний в Британии, когда Утер измыслил пресловутую клятву, дабы возвести Мордреда на трон. Утер в ту пору был стариком, тучным, недужным, на грани смерти, а я был ребенком и мечтал лишь о том, чтобы в один прекрасный день сделаться копейщиком. Сколько же воды с тех пор утекло! Нимуэ была мне подругой в те дни.

— А ведь Утер даже не хотел видеть тебя в числе приносящих клятву, — напомнил я.

— Вот и мне так казалось, — отозвался Артур, — да только я все равно поклялся. А клятва — это клятва, и если мы сознательно ее нарушаем, так, значит, упраздняем верность и честь. — В нашем мире больше клятв нарушено, чем сдержано, подумал я, но вслух этого не сказал. Собственные клятвы Артур всегда старался сдержать и тем утешался. Он внезапно улыбнулся, и я понял: мысли его обратились на предметы более отрадные. — Давным-давно, — поведал он мне, — видел я в Броселианде участок земли. Долинка спускалась к южному побережью; помню, там еще ручей журчал и березы росли, и я подумал: что за славное местечко, чтобы построить дом — а заодно и жизнь.

Я рассмеялся. Даже сейчас мечтал Артур все о том же, о чем и всегда: о доме, о земельном наделе и чтобы друзья были рядом. Дворцов он никогда не жаловал, и власть его не радовала; вот искусство войны он и впрямь любил, что правда, то правда. Эту любовь Артур всегда отрицал, но в битве ему равных не было — с его-то быстрым умом и смертоносной мощью. Именно воинские заслуги снискали Артуру славу и позволили ему объединить бриттов и разбить саксов. Но его смиренное нежелание властвовать, и упрямая вера во врожденную доброту человеческую, и непоколебимая приверженность священным клятвам к добру не привели: все, чего он достиг, загубили сущие ничтожества.

— Бревенчатый дом, — вдохновенно рассуждал Артур, — и сводчатая галерея с колоннами смотрит на море… Гвиневера обожает море. А южный склон полого спускается к воде, так что усадьбу можно построить прямо над берегом, чтобы день и ночь слушать, как волны плещут о песок. А за домом, — продолжал он, — я поставлю новую кузню.

— Не надоело издеваться над металлом? — усмехнулся я.

– Ars longa, vita brevis, — небрежно отмахнулся он.

— Латынь? — догадался я. Он кивнул.

— Искусство долго, жизнь коротка. Я наловчусь, Дерфель. Слишком уж я нетерпелив: в этом моя беда. Я мысленно вижу форму металла и спешу ее воплотить, да только железо торопить нельзя. — Артур положил руку на мое перевязанное предплечье. — У нас с тобой впереди еще годы и годы, Дерфель.

— Я надеюсь, господин.

— Годы и годы, — промолвил он, — годы на то, чтобы мирно стариться, слушать песни да рассказывать истории.

— И мечтать о Британии? — спросил я.

— Мы хорошо ей послужили, — отозвался Артур, — а теперь пусть-ка Британия сама о себе позаботится.

— А если вернутся саксы и тебя вновь позовут на помощь, вернешься ли ты? — полюбопытствовал я.

Артур улыбнулся.

— Может, и вернусь, чтобы добыть Гвидру трон, а нет, так повешу Экскалибур на самую высокую балку моего дома, Дерфель, пусть паутиной затягивается. А я стану любоваться морем, сеять хлеб да смотреть, как подрастают мои внуки. Мы с тобой отжили, друг мой. Мы исполнили свои клятвы.

— Все, кроме одной, — отозвался я. Артур резко вскинул глаза.

— Ты имеешь в виду мою клятву помочь Бану?

Про эту клятву я напрочь позабыл — а ведь только ее Артур и не сдержал, о чем сокрушался до сих пор. Королевство Бана, Беноик, пало под мечами франков, и хотя Артур послал Бану на подмогу своих людей, сам он в Беноик так и не поехал. С тех пор много воды утекло, и что до меня, я Артура ничуть не винил. Он искренне хотел помочь союзнику, но в ту пору нас теснили саксы Эллы, а вести две войны одновременно Артур никак не мог.

— Нет, господин, — отозвался я, — я думал о моей клятве Сэнсаму.

— Да мышиный король про тебя небось давно позабыл, — отмахнулся Артур.

— Он ничего не забывает, господин.

— Значит, придется научить его забывчивости, — промолвил Артур, — потому что без тебя я стариться не желаю.

— Вот и я без тебя не желаю, господин.

— Так что мы схоронимся в глуши, ты и я, и люди станут спрашивать: а где же Артур? Где же Дерфель? Где Галахад и Кайнвин? Мы же спрячемся под березами у моря, и никто так и не узнает, где мы. — Артур рассмеялся: он видел — до мечты его рукой подать, и надежда подгоняла его вперед, помогая преодолеть последние мили долгого, тяжкого пути.

Дорога заняла четыре дня и ночи, но наконец мы достигли южного побережья Думнонии: обогнули обширную заболоченную пустошь и по гребню высокого холма вышли к океану. Здесь, на вершине, мы задержались: вечерний свет заливал нам плечи и подсвечивал широкую долину, выходившую к морю. Это и был Камланн.