Жизнь в средневековой деревне - Фрэнсис Гис
«Тайный брак», разумеется, оборачивался соблазнением. Роберт Мэннинг осуждал мужчин, которые
Словами женщин обольщают,
Пустыми клятвами смущают,
Лишь чтобы с ними переспать…
И ежели услышишь «да»,
То вас обоих ждет беда 335.
Судебные записи содержат многочисленные упоминания о том, как женщины покидали свои деревни вместе с мужчинами; о браке при этом ничего не говорится. Еще чаще встречаются случаи выплаты лейрвайта (leirwite, legerwite, lecher-wite) – штрафа за внебрачный секс (в буквальном смысле слова – за лежание). В некоторых поместьях при рождении внебрачного ребенка взимался особый штраф под названием «childwite», но в Элтоне внебрачный секс и беременность рассматривались как единое целое. В сохранившихся элтонских записях за период с 1279 по 1342 год перечислены двадцать две выплаты лейрвайта в размере шести пенсов либо двенадцати пенсов, только однажды штраф составил три пенса. Во всех случаях, кроме одного, называется только имя женщины, которая и платила штраф. Единственным исключением стал эпизод, имевший место в 1286 году, когда Мэгги Картер и Ричард Миллер были оштрафованы на шесть пенсов каждый336.
Многие девушки, представшие перед судом, происходили из состоятельных семей. Несмотря на штрафы, добрачный секс, похоже, не вызывал сколь-нибудь серьезного общественного осуждения. Согласно одной из теорий, в крестьянской среде беременность часто предшествовала браку, будучи доказательством того, что женщина не бесплодна. В Элтоне (1307 г.) Ателина Блейкмен заплатила лейрвайт в двенадцать пенсов; в счетах того же года указано, что ее отец заплатил меркет в два шиллинга «за выдачу замуж своей дочери Ателины»337. Как видно, за добрачным сексом последовал брак. Деревенская община, похоже, терпимо относилась к сексуальной жизни молодых людей; в 1316 году присяжные Элтона были оштрафованы «за то, что они скрыли все эти [пять] лейрвайты»338.
Более серьезным проступком было прелюбодеяние, представлявшее угрозу для семьи. Такие дела рассматривались церковными судами, но сеньор тоже взыскивал штраф в свою пользу, обычно с любопытным юридическим обоснованием: стороны «расхитили движимое имущество господина». Джордж Колтон в свое время решил, что эта повторяющаяся фраза – свидетельство того, что сеньор контролировал крестьянские браки339. Но в действительности землевладельцы почти не вмешивались в эти вопросы. К тому же эта формулировка применялась и в отношении мужчин, осужденных за прелюбодеяние. Правдоподобное объяснение заключается в том, что потеря ресурсов, которые могли бы использоваться деревней, служила сеньору предлогом для взимания штрафа в делах, которые в принципе относились к юрисдикции Церкви. Церковный суд определял виновных путем процедур, к которым жители деревни, хорошо знавшие друг друга, вряд ли стали бы прибегать в манориальном суде340. Взяв элтонские записи за 1279–1342 годы, мы найдем в них шесть актов прелюбодеяния, причем в трех случаях упоминаются только женщины, в двух – только мужчины, в одном – и женщина и мужчина. Эдвард Бриттон, изучая судебные документы Бротона с 1294 по 1323 год, обнаружил двадцать четыре случая прелюбодеяния: в десяти из них упоминаются оба виновника, в восьми – только мужчина, в шести – только женщина341.
Развод (английское divorce происходит от латинского divortium – «аннулирование») был постоянной головной болью для церковников, когда они имели дело с представителями знати, – многие искали способы расторгнуть бесплодный или неудачный брак. Однако среди крестьян развод был редкостью, и если происходил, то чаще всего по причине двоеженства. И все же порой супруги расходились, либо неофициально, либо на условиях, определенных церковным судом, хотя такое разбирательство обходилось дорого и не было популярно в деревнях.
В деревне, так же как в замке и городе, детей рожали дома, роды принимала повивальная бабка. Мужчины к роженице не допускались. Судя по литературным источникам, женщина при родах садилась или приседала на корточки342. Роды несли опасность как для матери, так и для ребенка. Новорожденного младенца сразу же готовили к крещению, чтобы он не умер с печатью первородного греха. Если священника не удавалось найти вовремя, обряд должен был совершить кто-нибудь другой, и на этот случай следовало держать наготове воду. Совершающий крещение мог не знать крещальной формулы на латыни и тогда произносил ее на английском или французском языке: «Крещу тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь»343.
Необходимо было следить за правильным порядком слов. Если креститель говорил: «Крещу тебя во имя Отца и Сына и Святого Призрака», таинство становилось недействительным. У Роберта Мэннинга мы находим рассказ о повивальной бабке, исказившей слова:
Сперва к груди его прижала,
Когда ж был явлен смерти знак,
Вскричав, она сказала так:
«Вот, именем Вдовца и Сита
Крещение твое добыто».
Когда священник услышал, что было сказано, он воскликнул: «Да пошлют тебе Бог и святой Иоанн скорбь и стыд… по твоей вине погублена душа!» – и запретил ей в дальнейшем принимать роды. Мэннинг заключает:
Как видим, бабке повивальной
Знать следует обряд крещальный 344.
Джон Мерк в «Наставлении для приходских священников» (начало XV в.) указывал, что если младенец, по всей видимости, умрет – «хотя ребенок и родился, но лишь наполовину / Голова и шея, не более того», повитуха должна «окрестить его и бросить в воду». Если мать умирала до того, как ребенок мог родиться, повитуха должна была вытащить ребенка, используя нож, чтобы спасти ему жизнь или, по крайней мере, дать возможность окрестить его345.
Если все шло хорошо, ребенка мыли, пеленали (хотя и не всегда), звали крестных родителей, после чего крестная мать или повитуха несла ребенка в церковь, где всегда стояла купель со святой водой. Мать при этом не присутствовала, ей разрешалось войти в церковь лишь через несколько недель, пройдя ритуал послеродового очищения (churching).
Предварительные крестильные обряды совершались, как и при бракосочетании, у дверей церкви: священник благословлял ребенка, клал ему в рот соль, символизирующую мудрость и изгоняющую бесов, читал отрывок из Библии, узнавал имя ребенка и выяснял, подходят ли крестные для своей миссии. Затем все шли к купели. Ребенка погружали в воду, крестная мать вытирала его и облачала в крестильную одежду, а священник помазывал миром. Церемония завершалась у алтаря, где крестные родители произносили за ребенка Символ веры. Затем участники крещения отправлялись в дом родителей,
