Убийство под Темзой - Иван Иванович Любенко
— Ты дворянин?
— Да, красотка.
— Я читала в женском журнале, что у русских дворян есть традиция — стреляться из-за женщин на дуэли. Вот я и подумала, что ты можешь вызвать Джозефа на поединок. А он близорук. И ты его легко убьёшь.
— Не беспокойся, Вивьен. Таких как твой Джо у нас на дуэль не вызывают. Ему подобных в России бьют бронзовым подсвечником и загоняют под ломберный или бильярдный стол.
— Какой ты жестокий! Вы русские, сказать по правде, немного дикие. У нас все сердечные дела решаются в судах. В случае измены жены, джентльмен вчиняет иск сопернику. Но он никогда не будет вызывать его на дуэль. Поединки — это средневековье. Убийство — тяжкое преступление.
— В России дуэли тоже запрещены. Но у нас за поединки не наказывают так строго, как в Британии.
— Можно я приду завтра вечером на твою баржу?
— Я был бы просто счастлив, но у меня старая, злющая, как гиена, хозяйка. Она выследит нас и устроит скандал. А он тебе ни к чему. Но я сам могу заглянуть к тебе, если хочешь.
— Только сначала протелефонируй. Кузен собирается переселиться ко мне. Я не смогла ему отказать. Он очень беден. Пока он квартирует на старом месте и только изредка столуется у меня. Ему незачем догадываться о наших отношениях. Мой телефон простой: 3322
— У тебя с собой нет пера и чернильницы? Как бы запомнить? — закончив облачаться, хитро сощурился Ардашев, и лицо Вивьен озарилось улыбкой. — Мне пора.
Выскользнув за дверь, Клим скоро оказался в своей комнате. У него ещё оставалось время, чтобы привести себя в порядок и посетить ранний завтрак. Чай, молоко, кофе, апельсиновый сок, масло, сыры, холодная буженина и печенье добавили красок в ещё тёмное и промозглое утро. Роберт, завидев Клима, тут же уселся рядом с чашкой ароматного кофе.
— А у вас хороший сон, капитан. Я так и не смог к вам достучаться.
— Sorry, buddy. I slept like a log.[49]
— Ну-ну, — ухмыльнулся Аткинсон. — Я разобрался с тетрактисом Пифагора.
— С большим удовольствием вас послушаю.
— Пифагор с острова Самос провёл в Египте двадцать два года и узнал от тетрактисе от египетских жрецов, которые утверждали, что десять точек являются символом открытия тайны живой природы и Вселенной. Они считали, что основу всех фигур и тел образуют простые числа. Они же управляют формами вещей и даже звуками. Это своего рода магический ключ к познанию мира, к физическим и моральным явлениям. Последователи древнегреческого учёного называли себя пифагорейцами и связывали себя клятвой: «Клянусь Тем, Кто дал нашим душам Тетрактис, Кто имеет истоки и корни в вечной живой природе». Это было тайное общество. Многое из их учений перекочевало позже в тайные общества Европы. Это в двух словах. А если хотите узнать подробнее, у отца есть немало книг на эту тему.
— Нет, вполне достаточно. Благодарю вас, мой друг. Во всяком случае, это уже кое-что объясняет. Но если ключ к разгадке тайн природы лежит в тетрактисе, то в чём заключается мотив убийства профессора? В его научных трудах, похищенных из сейфа?
— Господи, так ведь это так и есть! Как я же я сам сразу не догадался? — воскликнул Роберт. — Злодей охотился за ними. И если профессор стоял на пороге великого открытия, или уже его сделал, то завладев его расчётами и, получив на них патент, можно несказанно обогатиться! Капитан, вы гений!
— Это всего лишь ничем не подтверждённое предположение. Однако нам пора вооружиться. Экипажи уже поданы.
II
Длинная цепочка карет добралась до озера за две четверти часа. Начало светать, но звёзды, как светлячки, ещё украшали собой серо-голубое небо. Охотников разбили по группам, по три человека в каждой. Получилось пять групп. Дамы отказались участвовать в смертоубийствах селезней и остались в расположенном неподалёку охотничьем домике. Некоторые из них бродили по берегу, вглядываясь на восток, где за деревьями занималось красное зарево рассвета. Подул холодный ветер, зашумел полусухой камыш, и по воде пошла мелкая зыбь.
Охотники разошлись по мосткам, уходящим в озеро сквозь густые заросли камыша. Егерь с четырьмя помощниками развезли и посадили на воду в конце каждого мостка по утке, с привязанной к лапке грузиком. Помощники остались со спаниелями, готовыми по команде подбирать стрелянных птиц. Оказавшись в знакомой стихии пернатые невольницы купались, крякали, хлопали крыльями и пытались взлететь, но гирьки тянули вниз. Они истово кричали от боли и обиды, привлекая ненароком похотливых селезней.
Не прошло и четверти часа, как раздались первые выстрелы. Подбитых утиных кавалеров, один за другим, собаки вытаскивали на берег.
Ардашев, находящийся в компании с Робертом и квакерским пастором Томом Круком, наотрез отказывающимся даже притрагиваться оружию, уже подстрелил пару жирных пернатых сладострастников и решил дать возможность добыть охотничий трофей своему другу. Кряква, как опытная провокаторша, зазывала новую жертву. Селезень покружил над ней, и Роберт уже вскинул ружьё, но любострастнику, очевидно, приглянулась обладательница более пёстрого оперения у соседнего мостка, где охотился лорд Аткинсон, банкир Раймер и мистер Эшби. И самец, упав на правое крыло, резко пошёл вниз. Тотчас раздался выстрел. Клим поднял голову, но дыма почти не было. И вдруг раздался крик: «Все сюда! Карету срочно!»
Ардашев бросился на помощь, рядом бежал Роберт, а за ними, передвигая короткими пингвиньими ножками, торопился квакерский пастор. Пробежав сто саженей, русский студент оторопело уставился на трагическую картину: банкир лежал на спине с окровавленным лицом. Его трёхстволка «Бок-Бюксфлинт» с развороченным у самого основания одним стволом валялась рядом. Над ним склонился лорд Аткинсон, чуть поодаль — помощник егеря и трясущийся от страха, лаборант покойного профессора — мистер Эшби. Пахло сгоревшим порохом и свежей кровью. Жалобно скулила собака. За спиной Ардашева тяжело дышал Роберт.
— Он мёртв? — глядя на сына, холодно осведомился хозяин угодий.
Будущий доктор наклонился, приложил руку к шее банкира, попробовал пульс и заключил:
— Exitus lethalis.[50]
Клим снял кепку. Его примеру последовали остальные.
Появился пастор. Поняв, что на мостках лежит труп, квакер снял шляпу, начал причитать и, воздев очи горе, принялся шептать молитву. Его лоб покрылся испариной, а с кончика носа свисала капля пота.
Ардашев поднял с деревянного настила трёхстволку с одним развороченным стволом и внимательно осмотрел её. Его заинтересовала щель между цевьём и стволом. Затем он стал осматривать мостки и подобрал ровный, точно отрезанный под линейку, кусок латунной гильзы.
— Даже представить сложно, как такое могло случиться. Ружья этой марки отличаются исключительной надёжностью. Это был мой подарок
