Собиратель Сухоруков - Василий Кленин
Ннака долго не мог въехать в принцип такой записи. Для удобства я нарисовал три квадратика. Показал, как первый заполняется точками, палочками. Потом, стер четыре палочки в крайнем квадратике, и поставил точку в соседнем.
— Точка здесь — это уже двадцать. Понял?
Мясо понял. После этого сразу пошло легче, пока мы не дошли понятия «нуля». В принципе, можно было просто оставлять пустой квадратик, но ведь рано или поздно от этих «костылей» придется отказаться, и чем-то нужно обозначать пустой разряд. Я выбрал косой крест — мол, ничего здесь нет.
Казалось, педагогические мучения мои кончились, но я показал горцу, как можно складывать и вычитать в столбик. Для моего казначея открылась новая вселенная! Он и в уме отлично считал, но его потряс сам принцип: что можно делать сложные вычисления чисто механически, не напрягая разум. Ннака теперь всё время что-нибудь складывал и вычитал. Непременно в столбик. Даже лучше меня. Потому что мне трудно было перестроить мозг на двадцатеричную систему. Я сначала перекладывал числа в привычный мне формат, а потом считал.
Тем не менее, оцколи всё еще советовался со мной: не совершил ли он ошибки.
Итак, Мясо уселся напротив, разложил свои бухгалтерские свитки и погрузился в подсчеты. Считал он на восковой табличке (ее тоже я ему посоветовал, чтобы не переводить писчий материал), а потом заносил цифры на кожу.
Я, наконец, взялся за кисть и начал тесты. Каждым вариантом чернил я рисовал всякие кружочки, палочки, завитушки, а потом смотрел: как ложится на бумагу, как высыхает, размазывается ли, плывет ли, теряет цвет. Чернилами на рыбьем клею даже писать было неудобно, они густели на глазах. Другие вели себя лучше, но…
Я вздрогнул от неожиданности: даже не заметил, как Ночка выбралась из своего угла. Подошла к столу и с любопытством смотрела на «императорские» каракули. Поймав мой взгляд, испугалась и отшагнула назад.
— Ну, чего? — буркнул я.
Девушка смущенно замахала головой: ничего, мол. Да только я всё равно уже отвлекся.
— Ну, говори уже.
— Твои рисунки… Вот слева — это как орнамент. Красиво. А справа что?
Справа я обычными прописными словами помечал качества чернил.
— Это слова.
— Слова? — девушка в изумлении коснулась губ. — Слова же не видно. Как ты смог их нарисовать?
— Володыко тот еще колдун! — хихикнул Ннака. — Он давно так делает, я подметил.
Подметил он. Четно говоря, я особо и не скрывал свое умение писать, полагая, что четлане всё равно не поймут, что я делаю. Но вот не подумал я о том, что понять они могут по-своему.
— А что такое слова, Ночка? — прищурился я.
Девушка открыла рот. Закрыла. Захлопала ресницами.
— Как это: что такое слова? Словами мы называем вещи. Людей. Зверей.
— Это понятно. Но само по себе слово — это что такое? Любое слово.
Теперь уже оба моих собеседника хлопают челюстями. Странные вопросы задаешь, владыка.
— Ну, что вы делаете, когда… создаете слово?
— Открываю рот… — неуверенно начала Ийохали.
— Выдыхаю, — подхватил Ннака, глядя куда-то внутрь себя и впервые задумываясь: а что же он делает, когда говорит. — Шевелю языком. Зубами.
— Зубами шевелишь?! — засмеялся я. — Ну, хорошо. Всё верно сказали. Теперь закончите: что получается, когда открываешь рот, выдыхаешь, шевелишь всем подряд?
— Звуки! — выпалила Ночка и зарделась от удовольствия; даже на смуглых щеках румянец стал заметен.
— В точку! Слова — это звуки. Звуки в определенном порядке. Вот я звуки и рисую.
— Звуки? — оторопела девушка.
Понятно: мы вышли на второй круг. Ибо звуки зарисовать столь же немыслимо, как и слова.
— Да это же просто! Вот смотри, Ночка, есть звук «О». Как бы ты его нарисовала? — и пододвинул к ней чистый лист бумаги и запасную кисточку.
Девушка, которая ужесела за стол, с испугом взглянула на бумагу. Задумалась.
— О… Ооооо, — протянула она.
Ни на что не похож звук «О». Как его нарисовать? Ийохали потянулась к кисти, но отдернула руку. Снова заокала. Подперла щеку рукой, оперлась на стол. Задумалась, периодически запуская в пространство «пароходный гудок». А потом коснулась свободной рукой губ. Замерла. Обвела пальцем их линию… и, схватив кисть в левую руку (я же так писал), нарисовала большой кривоватый круг.
— О! — показала она нам свое решение.
— Тогда звук «А»! — радостно подтолкнул я Ночку к дальнейшим открытиям.
— Ааааа! — протянула Ийохали, уже осознанно изучая положение губ, и, недолго думая, вывела рядом вытянутый вверх овал.
В течение минуты появились «И» — овал, вытянутый в горизонтали, «Э» — такой же овал с поперечно палочкой — торчащим языком, «У» — очень маленький кружок с точкой.
— «Ю»! — не унимался я.
— Разве это не то же самое, что и «У»? — удивилась Ночка.
Вот те раз! Я и не задумывался. Привык с детства, что в букваре есть страничка с юлой и буквой «Ю». А ведь у всяких англичан, немцев и прочих нет такой буквы. И звук такой отдельный они не различают. По сути, «Ю» — это «ЙУ». Мы обсудили с Ийохали и Мясом, что звуки похожие, но отличаются каким-то придыханием, делающим звук сильнее. Девушка смело вывела еще одну «У», а снизу подрисовала черточку. Таким же макаром, у нас появились «Ё», «Е» и «Я».
— Ну, хорошо, — начал я, приуготовляя Ночке задачу со звездочкой. — А есть еще и другие звуки. Например, «Р». Как его нарисовать?
И снова — долгая пауза. Да, девонька, это тебе не гласные выдумывать! Да и все формы губ уже заняты. Не треугольник же теперь рисовать!
Однако, девушка раззадорилась не на шутку. Три раза вздымала она кисть и не решалась опустить. Но потом, наконец, вывела и смущенно пододвинула лист ко мне. На бумаге появился еще один круг — почти квадрат со скругленными углами, а внутри него четыре сходящихся треугольника.
— Что это? — не понял я.
— Это пасть ягуара с клыками. Он говорит: рррррр! — улыбнулась Ночка.
Ах, вот такими ассоциациям мы теперь пользуемся! Я хмыкнул: выходило неплохо и смотрелось довольно стильно. Не мытьем, так катаньем мы разобрали еще три-четыре звука. Правда, от кружков
