Дороти Лаудэн - Дикий Запад
Микаэла глубоко вздохнула.
— Неужели ты действительно думаешь, что мне приятно работать в таких условиях? Я сразу купила бы пансион и организовала бы нормальную практику. Но мне не дают ипотеку.
Элизабет не пыталась сдержать насмешку.
— Еще бы. Что ж тут удивительного?
— Я — врач. Я работаю так же хорошо, как любой коллега-мужчина, — ответила Микаэла. — У меня есть свои пациенты.
— Пациенты, — повторила язвительно миссис Куин. — Эта толпа полудикарей, которые расплачиваются курами, свеклой и картошкой? Знал бы об этом твой отец! — Она бросила взгляд на небо и пошла прочь.
В то время как Микаэла следующим утром делала в городе покупки, а дети помогали миссис Олив на ранчо, миссис Куин прогуливалась недалеко от дома. Она разглядывала заложенный с любовью маленький сад, в котором уже начали цвести помидоры.
— У моей жены сад был на этом же месте, — раздался вдруг голос за спиной у миссис Куин.
Она обернулась в изумлении. Перед ней стоял Салли, которого она совсем недавно в разговоре с дочерью назвала дикарем. Однако при ближайшем рассмотрении он производил до некоторой степени благоприятное впечатление.
— Ах, — ответила ему, изумившись, Элизабет, — вы здесь жили?
Салли кивнул:
— Я построил этот дом своими руками.
— Почему же вы уехали отсюда? — осведомилась заинтересованно миссис Куин.
— Моя жена умерла при рождении нашего ребенка, — объяснил длинноволосый человек. — Ребенок умер вместе с ней.
— О! — Миссис Куин казалась искренне растроганной. — Это, должно быть, было для вас ужасно. Тем более я вам очень благодарна за то, что здесь может жить моя дочь.
Салли кивнул.
— Да, конечно. Знаете, — продолжал он, — если бы уже тогда у нас здесь был такой врач, как ваша дочь, быть может, мои жена и ребенок были бы живы. — Он позвал свистом свою овчарку. — Всего доброго, миссис Куин. Пожалуйста, передайте от меня привет Роберту.
Элизабет смотрела вслед мужчине, пока он не исчез за холмом. Потом она снова пошла к дому, чтобы присмотреть за пациентом.
По пути из города к дому Микаэлу осаждало множество бестолковых мыслей. Только что она встретила на почтовой станции мистера Банкфорта. Он как раз отправлял телеграмму в Денверский банк, в которой сообщал о том, что освободил пансион. С этого времени можно было объявлять аукцион. Теперь ей негде будет принимать больных.
Разбитая, она вернулась домой. Миссис Куин сидела у постели Роберта.
— У него поднялась температура, — сообщила она дочери, вытирая лицо кузнеца смоченным в воде платком.
Микаэла обессиленно опустилась на стул. На какое-то мгновение она закрыла лицо руками.
— В этих условиях я не могу должным образом заботиться о моих пациентах. Человек с такими повреждениями нуждается в покое. И надо иметь возможность вымыть его, как полагается.
Она поднялась и беспокойно начала ходить по комнате. Потом она вдруг открыла ящик комода и вынула оттуда конверт, надела шляпу и накинула жакет.
— Куда ты? — спросила ее обеспокоенно мать.
— Обратно в город, — ответила дочь. — Мне необходимо срочно уладить дела.
В салуне было полно дыма. Микаэла едва могла увидеть свою руку, поднесенную к глазам. За стойкой болтался без дела Хэнк. Перед ним взгромоздился Хорес.
— Вот пять долларов, — сказал телеграфист со всей энергией, на какую был способен, и положил деньги на стол. — Можешь сосчитать. Но теперь я наконец хочу поговорить с Майрой.
Микаэла увидела мистера Банкрофта. Он сидел за неприбранным столом и приводил в порядок свои бумаги. Микаэла решительно подошла и села напротив него.
— Я хотела бы купить этот пансион, — сообщила она ему. — Речь идет о благополучии целого города.
Банкрофт с сомнением взглянул на нее.
— Благополучие города вам уже кое-чего стоило. И я не думаю, чтобы у вас нашлось столько денег.
Микаэла раскрыла сумку и вынула конверт. Она пересчитала на столе десять стодолларовых банкнот.
— Я даю вам тысячу долларов задатка. Банкрофт немного придвинулся к ней.
— Но цена составляет полторы тысячи долларов.
— Тогда дайте мне ссуду, — требовательно сказала Микаэла. — Моя профессия является поручительством за возврат этой суммы.
— Первый национальный банк относится к этому иначе. — Банкрофт покачал головой. — Мы же не сумасшедшие.
Микаэла поднялась.
— Вам и не надо быть сумасшедшими, — ответила она резко. — Только немного человечными.
Очень скоро повозка, в которой Микаэла совершила напрасную поездку в город, возвратилась обратно. Возмущение, разочарование, но прежде всего отчаяние заставляли ее гнать лошадь. Еще издали Микаэла увидела свою мать, которая как раз собиралась снимать белье с веревки.
Микаэла подошла к ней.
— Мне нужно тебя о чем-то спросить, мама. Я хотела бы купить пансион, чтобы сделать из него больницу. Нам необходимо срочно иметь здесь медицинское учреждение. Но я должна заплатить наличными.
Миссис Куин, которая до этого была целиком сосредоточена на белье, услышав это, обернулась к дочери:
— Сколько это стоит?
— Полторы тысячи долларов, — ответила Микаэла. — Тысяча у меня осталась еще от моего наследства, — быстро добавила она, когда увидела, как мать в испуге отпрянула.
— Микаэла, я тебе еще никогда ни в чем не отказывала, — начала миссис Куин. — Но ты не можешь требовать от матери, чтобы она поддержала дочь в ее намерении стать несчастной.
Глаза Микаэлы сузились.
— Почему ты не можешь понять, что я не такая, как ты? — спросила она. — Почему ты требуешь, чтобы я вела точно такую же жизнь, как ты?
— О нет, Микаэла, я этого не требую, — ответила ей мать, горькие складки обозначились вокруг ее рта, — потому что я не имею права на это. Я всего лишь жена без мужа и мать без дочери. — С этими словами она повернулась и вошла в дом.
К вечеру у Роберта значительно поднялась температура. Несмотря на все усилия Микаэлы, он начал бредить. Его снова преследовали видения прошлой жизни в рабстве. Микаэлу охватила тревога за пациента.
В этот момент в дверь постучали, и вошла Грейс. Она нервно перебирала руками бант на своем платье.
— Я… я хотела бы увидеть Роберта и узнать, как он себя чувствует, — объяснила она, смущаясь.
— Хорошо, что вы пришли, — ответила Микаэла. — Я довольна, что вы не обиделись на его слова. К сожалению, ему стало хуже.
Грейс села на стул возле Микаэлы.
— Я слышала об этом, — сказала она, опустив голову, — и я не могла больше выдержать. Я должна его увидеть. — Она закрыла глаза, и по ее темной щеке покатилась слеза. — Иногда нас обижают и даже оскорбляют самые близкие люди. Это тщеславие и мелочность. После смерти моей матери я дала себе клятву, что я никогда не стану скрывать от человека, как он мне дорог, иначе может быть поздно. Поэтому я пришла.
