Мишель Зевако - Любовь шевалье
«Да, этот парень — просто клад!» — удовлетворенно улыбнулся ветеран.
Глава 9
МОНАХ
В те дни, о которых мы ведем речь, святой отец Панигарола, знаменитый своей ненавистью к гугенотам, уже не выступал с пламенными проповедями. Прекратились и его ночные бдения на улицах столицы, которые он оглашал раньше печальными призывами молиться за умерших. В какие же думы был теперь погружен этот человек? Что собирался делать?
Через два дня после погребения Жанны д'Альбре (церемония поразила зевак истинно королевским размахом), поздним вечером к обители кармелитов на улице Барре подъехал неприметный экипаж. Из него вышли две дамы в черных платьях. Монах, исполнявший обязанности привратника, осведомился, что привело сюда посетительниц. Более молодая дама объяснила, что желает видеть настоятеля монастыря. Потрясенный инок, призывая в свидетели Господа, указал на недопустимость подобной настойчивости по отношению к самому отцу-настоятелю. Тогда женщина постарше вынула какую-то бумагу и вручила монаху.
— Передайте это преподобному отцу, — распорядилась она, — и не медлите, иначе вам придется плохо!
Голос дамы звучал столь повелительно, что устрашенный привратник немедленно кинулся выполнять ее приказ. Видимо, она была весьма знатной особой, поскольку настоятель, быстро прочитав доставленное ему послание, сильно побледнел и заторопился в комнату, служившую приемной.
Не блиставший умом привратник был поражен, увидев, как отец-настоятель низко поклонился женщине в темной одежде. И уж совершенно обомлел монах, когда настоятель, тихо побеседовав с дамой в черном, допустил немыслимое нарушение монастырского устава: он провел гостью в обитель и по длинным переходам зашагал с ней к кельям иноков. Вторая посетительница опустилась на стул в приемной.
Настоятель покинул женщину у двери кельи, в которой жил Панигарола.
— Это здесь, — сказал почтенный старец перед тем, как поспешить прочь.
Дама в черном вплыла в келью. Взглянув на нее, Панигарола вскочил, гостья же подняла вуаль.
— Ваше Величество! — пробормотал ошеломленный проповедник.
Он и правда видел перед собой Екатерину Медичи.
— Добрый день, несчастный мой маркиз, — проговорила она, улыбаясь. — Я вынуждена была сама посетить вас в этой жуткой обители. Мне пришлось раскрыть свое инкогнито перед отцом-настоятелем — иначе я не попала бы сюда. Не пройдет и десяти минут, как всей монастырской братии будет известно, что вам нанесла визит королева-мать.
— Пусть это вас не беспокоит, мадам! — откликнулся Панигарола. — Наш высокочтимый настоятель никогда и ни с кем не решится обсуждать поступки такой знатной особы. Но зачем вам понадобилось утруждать себя? Вы могли просто призвать меня к себе — и я поспешил бы во дворец по первому же вашему приказу.
— Вот как?
— Поверьте мне, мадам! Монах не может осквернить свои уста ложью! Но будь я прежним маркизом де Пани-Гарола, я тем более не стал бы вас обманывать. Монаху запрещает лгать вера, дворянину — честь.
— Разумеется! Однако я еще помню некоего господина де Пани-Гарола, который приходил в Лувр только тогда, когда сам желал этого.
— Маркиза, имя которого вы назвали, больше не существует. Ваше Величество!
— Конечно, — прошептала Екатерина, — вы из тех гордецов, которые никогда не снисходят до обмана. Однако ложь может принести немало пользы… Впрочем, оставим эту тему…
Панигарола поднял голову. Его угрюмое лицо аскета было проникнуто мрачным величием. Будто изваяние замер этот инок в черно-белом облачении. Но вот королева, пытаясь завязать беседу, огляделась, словно ища, куда бы присесть. Панигарола неторопливым жестом предложил Екатерине деревянную табуретку — стульев в его келье не было.
— Ну нет! — рассмеялась королева. — Это чересчур уж неудобно! Ведь я-то пока не монахиня!
Она опустилась на край узкого ложа.
— Вы тоже садитесь, маркиз, — промолвила она, кивнув на табурет.
Но Панигарола решительно отказался: он строго соблюдал приличия и не желал сидеть в присутствии коронованной особы.
— Маркиз, — заговорила Екатерина, — я навестила вас не как королева, а как женщина, питающая к вам глубокое и непритворное расположение… Но вы совсем не похожи на себя, мой несчастный друг! Что с вами сталось? Вы бледны, изнурены, исхудали до невозможности. Впрочем, я сумею излечить терзающую вас болезнь!
Слова Екатерины казались легкомысленными и шутливыми, однако инок становился все угрюмее. Он не двигался; его лицо почти полностью скрывал капюшон монашеской рясы. Королева могла разглядеть только тонкую полоску крепко сжатых губ и острый подбородок.
— Ваше Величество, — мрачно заявил Панигарола, — вам хотелось бы услышать от меня правду? Ну что ж, извольте! Помните, когда я появился при дворе французского короля, вы решили, что я — секретный посланец итальянских заговорщиков и что цель моя — склонить на свою сторону герцога де Монморанси. Вы вообразили, что я посвящен в какие-то тайны; чтобы узнать их, вы подослали ко мне одну из своих шпионок. Эта особа скоро выяснила, что я понятия не имею ни о каких интригах. Тогда ваша тревога улеглась; вы даже были столь милостивы, что хотели заключить со мной некое соглашение. От этого я. впрочем, решительно отказался. Вы же стремились сделать меня своим преданным слугой и союзником, который начал бы горячо отстаивать ваши политические интересы. А я был юным, пылким и мечтал о радостях и наслаждениях… Вы спокойно отнеслись к тому, что я отверг ваше предложение; более того, вы одарили меня своей благосклонностью. Думаю, вы не сомневались: пробьет час — и жестокие испытания искалечат мою душу… Тогда-то я и превращусь в послушного исполнителя ваших замыслов… Не сердитесь, мадам; возможно, я груб, но абсолютно честен…
— Я и не думаю обижаться, дорогой мой, — проворковала Екатерина, и на лице ее заиграла очаровательная улыбка, — однако объясните мне, откуда вы взяли, что я приняла вас за итальянского заговорщика?
— Правда открылась случайно, Ваше Величество. Особу, которая по вашему приказу шпионила за мной, сразил тяжкий недуг…
— Да, да, после рождения ребенка… отцом которого были вы, милый маркиз.
Услышав это, инок с трудом сдержал слезы.
— Все верно, — горько вздохнул он, — той женщине суждено было стать матерью… Однажды ночью она стащила мои письма и отнесла их вам. Тогда я и понял, что она — ваша шпионка. А позже, в родовой горячке она рассказала мне о ваших планах… Вот тогда я и принудил ее оставить документ, в котором она называла себя детоубийцей. А потом, отлично вас зная, я сам передал вам эту бумагу. Так я покарал свою возлюбленную!
