Альберто Васкес-Фигероа - Карибы
Когда наконец (он так и не понял, сколько прошло времени) он открыл глаза, осознав, что находится среди живых, первым делом он заметил смердящую фигуру, склонившуюся над его лицом. Человек внимательно изучил Сьенфуэгоса и произнес хриплым голосом, от которого у канарца в голове словно взорвалась педарда.
— Ну ты только погляди, вот чудо невиданное! Соня проснулся.
— Ты кто? — еле слышно пробормотал Сьенфуэгос.
— Патси. Патси Иригоен.
— Мы в Севилье?
— В Севилье? — удивился тот, а потом крикнул куда-то наружу во всю силу своих легких:
— Эй! Голиаф! Винуэса! Бабник! Пташка только что проснулась и спрашивает, не в Севилье ли мы.
Вскоре появились еще трое, вооруженные до зубов, они обступили лежащего в гамаке раненого со всех сторон и разглядывали его со смесью насмешки и недоверия.
— В Севилье? — спросил один из них певучим голосом. Он был карликом ростом не выше метра и двадцати сантиметров, его огромную голову венчал высокий шлем с плюмажем, который все равно никак не мог скрыть недостаток роста. — Так ты все-таки выжил, шпион хренов?
— Шпион? — удивился канарец. — Что ты хочешь этим сказать? Кто вы такие и где мы находимся?
В правый глаз Сьенфуэгоса ткнулся грязный пухлый палец, канарец взвыл от боли.
— Заткнись, скотина! — рявкнул коротышка. — Здесь вопросы задаю я. Кто ты такой и где остальные?
Сьенфуэгос замешкался с ответом, поскольку боль была такой сильной, что несколько мгновений он ничего не соображал, но сделал над собой немыслимое усилие, чтобы сдержать ярость.
— Какие еще остальные? О ком это ты?
— А о ком я могу говорить, козел? О тех, кто пришли с тобой, о шпиках адмирала.
— Ах, вот в чем дело! — Сьенфуэгос ненадолго замолчал. — Все умерли.
— Все? — спросил лысый, у которого не хватало трех передних зубов. — И где?
— В форте.
— В форте Святого Фомы? — с ликованием воскликнул коротышка. — Дикарям таки удалось покончить с фортом Святого Фомы? — Он повернулся к сообщникам с видом триумфатора. — Я ж говорил, что нужно убираться оттуда, пока не поздно!
Но Патси Иригоен, наблюдающий за событиями, сидя за грубо сколоченным столом и посасывая прутик, покачал головой.
— Он врет. Форт Святого Фомы никто не разрушал.
— Не знаю я никакого форта Святого Фомы, — признался канарец, понимая, что стоит рассказать им правду, если он хочет сохранить жизнь. — Я про форт Рождества.
— Вот же сукин сын! — яростно взревел карлик, нацелившись на второй глаз Сьенфуэгоса. — Посмеяться надо мной решил? Там же никто не выжил! Я с тебя живьем шкуру спущу, если сейчас же не скажешь, сколько с тобой человек и где они.
Сьенфуэгос переводил взгляд с одного кошмарного лица на другое и в конце концов пришел к заключению, что находится перед мерзавцами, которым ничего не стоит сдержать подобное обещание. В конце концов он пожал плечами и тут же стиснул зубы от боли, пронзившей левую часть тела, а потом ответил нарочито спокойным тоном:
— Я говорю правду. В форте Рождества нас осталось тридцать девять человек из команды «Санта-Марии», но потом на нас напали и всех убили, кроме меня и старого Стружки. После этого я долго скитался по островам каннибалов и сельве, кишащей кайманами, пока не добрался сюда.
— Ни хрена себе!
— Мать твою за ногу!
— Дезертир из форта Рождества!
Похоже, столь удивительное открытие полностью изменило поведение четырех мерзавцев, они смотрели на Сьенфуэгоса, покачивая головами, словно не могли поверить своим ушам, и наконец в их взглядах появилась определенная доля восхищения.
— Клянусь, если врешь, тебя ждет худшая смерть, какую только можно представить, но если ты не шпион вице-короля, а действительно избежал той резни, то это меняет дело, — заявил карлик. — Меня зовут Давид Санлукар, но все называют меня Голиафом. А это Бельтран Винуэса, Патси Иригоен и Педро Барба, больше известный как Бабник. Расскажи, что именно случилось в форте и как вышло, что ты оказался единственным, кому удалось спасти свою шкуру.
Опыт общения с людьми вроде грубого Кошака и его группки вечно всем недовольных приспешников научил молодого канарца, как вести себя с подобного рода людьми, и он рассказал им о своем пребывании на Гаити и побеге из форта Рождества, придав повествованию такие оттенки, чтобы карлик и его сообщники могли ему сочувствовать.
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться — люди, способные без единого вопроса выстрелить в своего соотечественника, явно готовы проткнуть ему глаз или содрать кожу живьем, чтобы заставить его признаться, где находятся остальные пришедшие за ними солдаты. Сьенфуэгос понял, что столкнулся с четверкой сбежавших из какого-то неизвестного места бандитов, но вскоре они и сами во всем признались.
— Для начала мы решили убраться из Изабеллы, — рассказал Голиаф, весьма гордый этим поступком. — Люди мерли, как мухи, и нас собирались переправить в гарнизон форта Святого Фомы. Но мы решили, что сами выберем, где нам жить, и уж эта земля будет только нашей.
— Что еще за Изабелла?
— Город, который адмирал основал к юго-западу от форта Рождества. Дерьмо, а не город!
— Большой?
— Говорю же — дерьмо, — напирал карлик. — Грязный, душный, вонючий и кишащий москитами. Если бы мы оттуда не убрались, то уже лежали бы в земле.
— А дон Луис де Торрес там?
Мужчины переглянулись и в конце концов пожали плечами.
— Мы не знаем. Мы ж не знакомы со всем и каждым.
— Он официальный толмач адмирала. Обращенный еврей.
— Сейчас толмачом у него служит туземец, которого привезли в Испанию после первого плавания, — объяснил Педро Барба, которого все называли Бабником. — Зовут его Диего, он крестник Колумба.
— Я его знаю, — сказал Сьенфуэгос. — Это брат вождя с Гуанахани. А мастер Хуан де ла Коса? Он приехал?
— Да. Этот — точно. Он по-прежнему старший из капитанов, хотя сомневаюсь, что долго задержится на этом посту, потому что чертов сукин сын адмирал делает все по-своему, вопреки тому, что ему советуют знающие моряки.
— Это мой друг.
— Неплохой тип, — признал карлик Голиаф с таким видом, словно это лучшая характеристика, которую он мог кому-либо дать. — Жалко будет, если его убьют.
— Кто это его убьет? — всполошился рыжий.
— Дикари, конечно же. Эти мерзавцы другого и не умеют. Либо мы убьем их, либо они нас, — до ушей заулыбался баск Иригоен. — Хотя мы пока действуем быстрее. Так уж пожелал Господь.
— А где именно мы сейчас находимся?
Мужчины расхохотались, хотя было совершенно очевидно, что за громовыми раскатами смеха скрывается неуверенность.
