Сергей Голицын - Сказание о белых камнях
Раньше была она выше, за свою долгую жизнь на два ряда камней вросла в землю.
Зодчий, строивший ее, сумел соединить необыкновенную простоту в частях с удивительной легкостью. Она точно белая голубка, готовая взлететь на небо. Этой легкости зодчий достиг многими вертикальными линиями стен, будто не имеющих никакого весу.
В молодой березовой рощице все стволы тянутся к небу, к солнцу. И по замыслу зодчего все линии стен, колонки аркатурного пояса устремлены вверх. Так здание кажется выше, воздушнее, легче.
На северной, южной и западной стенах над каждым средним окном помещена одна и та же композиция: библейский юноша — царь царей Давид восседает на троне; в левой руке вместо арфы он держит славянские гусли, ниже три женские маски, а еще ниже два льва с хвостами, продетыми через заднюю лапу; концы хвостов разветвляются и превращаются в три цветка. А над каждым боковым оконцем изображен четырехлапый грифон, терзающий то ли лань, то ли ягненка. А под каждым грифоном еще по две женские маски.
О чем поет царь Давид, подняв правую руку вверх? Он славит богородицу. Львы и орлы нисколько его не боятся и слушают дивное пение, а грифоны держат в лапах ланей, чтобы принести их в жертву той же богородице.
Богоматерь и отважный Давид — победитель Голиафа. Их образы были близки заказчику — князю Андрею, который мнил себя победителем. Львы-стражи и одновременно цари зверей вместе с грифонами являлись символом княжеской власти. А женские маски? Их очень много — двадцать одна под композициями Давида и грифонов да по концам отдельных аркатурин еще двадцать. Маски самые различные, лица то удлиненные, то с пухлыми щеками. Но это вовсе не святые девы, над ними нет нимбов.
Да это самые обыкновенные девичьи лица, исполненные поэзии, и, видно, высекали их с большой любовью и особым тщанием лучшие мастера-камнесечцы.
Праздник Покрова отмечался 1 октября, когда после уборки урожая повсюду в крестьянских дворах играли свадьбы.
И надо думать, изображали мастера на стенах церкви головы деревенских девушек-невест.
Так зодчий, вставив в стены столько женских масок, углубил ощущение поэзии и проникновенной женственности, приблизил свое белокаменное творение к простому народу.
Словно сошлись крестьянские девушки перед своими свадьбами здесь, на лугу возле Нерли, и запели. И тихая песня их будто застыла в облике белокаменной царевны...
Внутри церковь кажется совсем маленькой — стены-то в полтора аршина толщиной (98 см). Там тишина. Под высоким куполом гулко раздаются голоса. И также устремлены ввысь линии белых стен, линии четырех столбов, подпирающих своды. Церковь пуста — никаких украшений, никаких фресок нет, только неусыпные стражи — белокаменные львы над столбами притаились в пятах арок. Львов много — целых двадцать пар. Они лежат, повернув головы, переплетясь хвостами. Иные улыбаются, как в Успенском соборе города Владимира, а иные оскалили зубы и словно готовы спрыгнуть сверху и растерзать каждого, кто посягнет на стены церкви...
После убийства Андрея церковь долго стояла заброшенной, потом вокруг нее обосновался небольшой женский монастырь. Потом его упразднили и церковь вновь оставили «без надобности».
Деревень вблизи не было, молиться никто сюда не приходил.
Но не пропадать же зря столь добротным белым камням. В конце XVIII столетия хозяйственный игумен Боголюбовского монастыря Парфений обратился к епископу Владимирскому и Суздальскому Виктору с нижайшим посланием — разрешить церковь разобрать, а камень употребить на постройку монашеских келий, кузницы и для подновления ворот.
Епископ свое «благословение» дал. Подрядчик, который по договору с монастырем взялся ее умертвить, нанял крестьян из ближайших деревень. Подошли мужички, оглядели беззащитную со всех сторон, почесали затылки и принялись разбирать кирпичную паперть, пристроенную в XVII столетии. Опять перекрестились. Один полез на купол, да золотая соринка ему в глаз попала, он и спустился на землю кривой. Смутились мужички — не дурной ли это знак, однако вонзили свои ломы в белые стены. Но камни были скреплены столь прочным известковым раствором, что не поддавались никак.
Пошел подрядчик в монастырь со слезной мольбой, запросил вдвое большую цену. Игумен отказался, и договор был расторгнут.
История с золотой соринкой, разумеется, позднейшая легенда, а подлинное «дело» о попытке разрушения церкви хранится во Владимирском областном государственном архиве.
Девяносто лет спустя после расторжения договора снова подобрались к Златокудрой царевне враги. Притаившиеся над столбами белокаменные львы не бросились на ее защиту.
Было решено «обновить» церковь. Стянули железным поясом все четыре ее стены, водрузили на крыше длинные, похожие на торчащие в разные стороны рога, водосточные желоба. И самое преступное — начисто соскребли остатки фресок XII столетия.
Бессмысленно было издеваться над царевной. Ведь каменщики Андрея клали стены столь прочно, что ни льдины, бьющие о цоколь во время больших речных разливов, ни дожди, ни вьюги никогда ее не погубят. Страшна для нее лишь злая рука безумного человека.
За несколько лет до этого злодейства побывал в тех краях академик живописи Солнцев. Стоя внутри церкви, он набросал на листке бумаги отдельные фрагменты подкупольных фресок и оставил нам их описание:
«Живопись эта по своей древности, по пошибу складок, расположению фигур и манере заслуживает внимания, как редкий остаток XII века, и необходимо было бы ее возобновить».
Н. Н. Воронин в своих трудах высказывает догадку: а не являлся ли автором тех фресок бессмертный художник Древней Руси Андрей Рублев, расписавший стены и иконостас внутри владимирского Успенского собора?
Если эта догадка верна, тем более страшен поступок церковных властей.
Среди «обновлений» церкви одна перестройка, как считают некоторые ценители старины, украсила ее.
Раньше купола на церквах ставили шлемовидные. Ровный полукруглый шлем, точно холодный небосвод, увенчивал барабан. А в XVI столетии появились главы-луковицы, нередко золотые, горящие на солнце, точно пламя огромной свечи. И приглянулись людям те луковицы, стали они переделывать прежние шлемы на старых храмах, зажигать горячее пламя свечей. Правда, не всегда получалось удачно. На Борисоглебской церкви в Кидекше поставили луковицу чересчур маленькую, а на Спасо-Преображенском соборе в Переславле-Залес-ском водрузили такую, что она словно придавила все здание.
Ученые гадают, на каком прекрасном здании находился этот важный четырехлапый грифон.
Мастер, который ставил луковицу над церковью Покрова на Нерли, был, видно, человек со вкусом художественным, и обновленный купол как бы слился со всем обликом здания.
