Бернард Корнуэлл - Хроники Артура
— Потому что иначе ты не пришел бы, — отозвалась Нимуэ. Безумцы толпились вкруг ее трона, точно свита; иные подбрасывали дрова в костры, а один обнюхивал мои лодыжки, точно пес. — Ты никогда толком не верил, — упрекнула меня Нимуэ. — Ты молишься богам, но ты в них не веришь. Никто ныне не верит по-настоящему, кроме нас. — Она указала присвоенным посохом на хромых, полуслепых, увечных и сумасшедших, что восхищенно взирали на нее. — Мы верим, Дерфель, — произнесла она.
— Я тоже верю, — отозвался я.
— Нет! — завизжала Нимуэ, да так пронзительно, что жалкие твари в свой черед завопили от ужаса. Она ткнула посохом в мою сторону. — Ты был там, когда Артур забрал Гвидра из круга костров.
— Не ждала же ты, что Артур будет стоять и смотреть, как убьют его сына, — промолвил я.
— Ждала я, дурень, чтобы Бел сошел с небес, и раскаленный воздух затрещал от жара, и звезды смело с небес, словно листья в бурю! Вот чего я ждала! Вот чего я заслужила! — Нимуэ запрокинула голову к облакам и завопила в голос, и все полоумные калеки завыли вместе с нею. Молчала только Олвен Серебряная. Она глядела на меня, улыбаясь краем губ и словно давая понять, что в этом прибежище безумцев здравый рассудок сохранили только она да я. — Вот чего я хотела! — кричала на меня Нимуэ, перекрывая какофонию стонов и поскуливаний. — И вот что я получу, — добавила она и с этими словами встала, высвободилась из объятий Олвен и поманила меня посохом. — Идем.
Я последовал за нею мимо стоячих камней к пещере в скале. Пещера оказалась неглубокая: человек, улегшись на спину, как раз поместится; и сперва мне померещилось, что в полумраке и впрямь кто-то вытянулся нагишом. Олвен подошла ко мне и попыталась завладеть моей рукой, но я оттолкнул ее. А безумцы напирали со всех сторон, пытаясь рассмотреть, что там такое темнеет на каменном полу.
В пещере тлел костерок, и в его тусклом свете я разглядел, что на полу лежит не живой человек, а глиняная фигура женщины. Фигура в человеческий рост, с грубо вылепленными грудями, разведенными ногами и едва намеченными чертами лица. Нимуэ нырнула в пещеру и присела на корточки рядом с глиняной фигурой.
— Взгляни на свою женщину, Дерфель Кадарн, — промолвила она.
Олвен рассмеялась и заулыбалась мне.
— Вот твоя женщина, господин! — повторила Олвен, на случай, если я не понял.
Я недоуменно воззрился на гротескную глиняную фигуру, затем перевел взгляд на Нимуэ.
— Моя женщина?
— Это Иная плоть Кайнвин, ты, дурень! — объяснила Нимуэ. — А я — погибель Кайнвин. — В глубине пещеры стояла истертая плетенка — Корзина Гаранхира, еще одно Сокровище Британии. Нимуэ достала из нее горсть сушеных ягод. Наклонилась, вдавила ягоду в необожженную глину. — Еще один чирей, Дерфель! — объявила она, и я заметил, что вся поверхность жуткой фигуры густо испещрена такими же бугорками. — И еще, и еще! — Хохоча, Нимуэ вминала в красную глину ягоду за ягодой. — Сделаем ей больно, Дерфель? Заставим покричать? — С этими словами она вытащила из-за пояса грубый нож — Кинжал Лауфродедда — и ткнула зазубренным лезвием в глиняную голову. — Она кричит, Дерфель, о, как она кричит! — сообщила мне Нимуэ. — Ее пытаются удержать, но боль невыносима, невыносима! — Она провернула лезвие, и внезапно я свету не взвидел от ярости и, пригнувшись, шагнул в пещеру, и Нимуэ тотчас же выпустила кинжал и нацелилась двумя пальцами в глаза статуе.
— Ослепить ее, Дерфель? — прошипела она. — Ты этого хочешь?
— Зачем ты это делаешь? — спросил я.
Нимуэ извлекла Кинжал Лауфродедда из истерзанного глиняного черепа.
— Дадим ей поспать, — промурлыкала она, — или, может, не надо? — Она демонически расхохоталась, выхватила из Корзины Гаранхира железный ковш, зачерпнула из дымного костерка тлеющих угольев и рассыпала их по статуе. Я представил, как Кайнвин вздрагивает и кричит, выгибаясь всем телом от внезапного приступа боли, — и при виде моего бессильного гнева Нимуэ покатилась со смеху. — Зачем я это делаю? — переспросила она. — Да затем, что ты помешал мне убить Гвидра. И еще потому, что ты можешь призвать богов на землю. Вот зачем.
Я уставился на нее во все глаза.
— Ты тоже безумна, — тихо проговорил я.
— Да что ты знаешь о безумии? — прошипела Нимуэ. — Ты и твой умишко, твой жалкий, никчемный умишко! Ты смеешь судить меня? Ах, боль! — Она с размаху ударила ножом в глиняную грудь. — Боль! Боль!
Безумцы за моей спиной эхом подхватили ее крик.
— Боль! Боль! — ликовали они. Одни хлопали в ладоши, другие радостно смеялись.
— Прекрати! — заорал я.
Нимуэ склонилась над истерзанной фигурой, занеся нож.
— Хочешь, чтобы она к тебе вернулась, Дерфель?
— Да. — Я чуть не плакал.
— Она для тебя всего дороже?
— Ты сама знаешь, что да.
— Ты лучше возляжешь вот с ней, — Нимуэ указала на гротескную глиняную фигуру, — нежели с Олвен?
— Я не знаю иных женщин, кроме Кайнвин, — отозвался я.
— Тогда я верну ее тебе, — промолвила Нимуэ, ласково погладив глиняный лоб. — Я отдам тебе твою Кайнвин, — пообещала она, — но сперва ты вручишь мне то, что всего дороже для меня. Такова моя цена.
— И что же для тебя дороже всего? — спросил я, заранее зная ответ.
— Ты принесешь мне Экскалибур, Дерфель, — промолвила Нимуэ, — и ты приведешь ко мне Гвидра.
— Гвидра-то зачем? — воскликнул я. — Он же не сын правителя!
— Затем, что Гвидр был обещан богам, а боги не отступаются от обещанного. Ты должен привести его ко мне до наступления полнолуния. Ты доставишь Гвидра и меч к слиянию вод под сенью Нант Ддуу. Знаешь, где это?
— Знаю, — мрачно кивнул я.
— Но если ты их не доставишь, Дерфель, тогда клянусь тебе, что страдания Кайнвин умножатся стократ. Я запущу червей ей в живот, я сделаю так, что глаза ее вытекут, кожа облезет и плоть сгниет на крошащихся костях; и хотя Кайнвин будет молить о смерти, убить я ее не убью, но лишь дам ей боль. Боль, и ничего, кроме боли. — Мне отчаянно хотелось броситься на Нимуэ и задушить ее — покончить с нею раз и навсегда. Некогда она была мне другом, а когда-то и возлюбленной, но теперь она ушла от меня слишком далеко, в мир, где духи реальны, а реальность — пустая забава. — Приведи ко мне Гвидра и принеси мне Экскалибур, — продолжала Нимуэ, посверкивая единственным глазом во мраке пещеры, — и я освобожу Кайнвин от Иной плоти, а тебя от твоей клятвы и отдам тебе две вещи. — Она пошарила позади себя и вытащила какую-то тряпку. Встряхнула ее, развернула — и я узнал старый плащ, украденный у меня в Иске. Поискала что-то в складках плаща, нашла, поднесла к свету — между ее большим и указательным пальцами поблескивал осколок агата из кольца Кайнвин. — Меч и жертва — за плащ и камень, — промолвила она. — Ты это сделаешь, Дерфель?
— Да, — кивнул я. Выполнять обещание я вовсе не собирался, но что еще сказать — не знал. — А теперь ты позволишь мне побыть с ней? — спросил я.
— Нет, — улыбнулась Нимуэ. — Но ты никак хочешь, чтобы нынче ночью она отдохнула? Хорошо. На одну-единственную ночь, Дерфель, я дам ей передышку. — Нимуэ сдула с глиняной фигуры угольки и пепел, повытаскивала ягоды и сняла пришпиленные к телу амулеты. — Поутру я верну их на место, — пообещала она.
— Нет!
— Не все, — заверила Нимуэ, — но с каждым днем я буду добавлять все новые, пока не узнаю, что ты пришел к слиянию вод под сенью Нант Ддуу. — Она вытащила из живота фигуры осколок обожженной кости. — А когда я заполучу меч, — продолжала она, — мое безумное воинство разведет такие костры, что ночь в канун Самайна превратится в день. А Гвидр к тебе еще вернется, Дерфель. Он упокоится в Котле, боги поцелуем пробудят его к жизни, Олвен возляжет с ним, и он выедет в сиянии славы с Экскалибуром в руке. — Нимуэ взяла кувшин, плеснула воды на лоб статуи и легко, осторожно втерла влагу в поблескивающую глину. — Теперь ступай, — приказала она, — твоя Кайнвин мирно уснет, а Олвен должна показать тебе еще кое-что. На рассвете уйдешь.
Я протолкался сквозь толпу ухмыляющихся уродов, обступивших вход, и поспешил следом за Плясуньей вдоль утеса к соседней пещере. Внутри обнаружилась еще одна глиняная фигура, на сей раз — мужская. Олвен указала на нее — и захихикала.
— Это я? — спросил я, ибо поверхность глиняной фигуры была гладкой, без всяких отметин, но затем, приглядевшись в темноте повнимательнее, я заметил: глаза у статуи выколоты.
— Нет, господин, это не ты, — заверила Олвен. Она склонилась над жуткой фигурой и подобрала длинную костяную иголку, лежавшую тут же, у ног. — Гляди, — пригласила она и воткнула иголку в глиняную ступню. Откуда-то позади нас раздался жалобный стон. Олвен прыснула. — Еще разок, — промолвила она и воткнула иглу в другую ступню, и снова кто-то вскрикнул от боли. Олвен рассмеялась и нащупала мою руку. — Пойдем, — позвала она и подвела меня к глубокой трещине в скале. Расселина сузилась, затем словно бы резко закончилась тупиком прямо перед нами, ибо теперь я различал лишь смутный отсвет отраженного света костра на высокой скале. А затем заметил в конце расщелины что-то вроде клетки. Там росло два куста боярышника, и грубые деревянные перекладины приколотили прямо к стволам, соорудив подобие решетки. Олвен выпустила мою руку и подтолкнула меня вперед.
