Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден
Внизу, у стены, Сорхатани увидела Дорегене в компании Яо Шу и Алхуна. Они стояли и выжидательно смотрели на нее. Ничто в городе не проходило мимо их глаз, рук и ушей. На миг сердце упало при мысли о сотне всевозможных нерешенных задач и забот. Но она наслаждалась своим новым положением. Вот оказывается, каково это! Ее мужу было знакомо это ощущение, когда другие смотрят на тебя, и только на тебя. Тут она хихикнула: ей представилось, как бы на нее смотрел сейчас Чингисхан, узнав, что делами державы заправляют две женщины. Вспомнились слова Чингиса о том, что в будущем его народ будет носить изысканную одежду и есть пряные кушанья, забыв, чем обязан ему. Подходя к Яо Шу и Дорегене, Сорхатани сделала серьезное лицо. Она еще не забыла этого свирепого старого демона с желтыми глазами. Хотя сейчас важно было другое: Каракоруму грозила опасность. Вряд ли ее право на владение исконными землями державы продлится долго, если на ханский престол сядет Чагатай. А ее сыновья точно будут убиты, когда новый правитель устроит чистку: он будет радеть исключительно о себе, а на ответственные места в армии и в системе правления поставит своих людей, устранив тех, кто ему неугоден.
Залог их будущего в том, чтобы не дать Чагатаю взять верх, пока домой не возвратится Гуюк. Иной надежды нет, и далекоидущих замыслов тоже. Сорхатани улыбнулась тем, кто ее ждал, видя на их лицах тревогу. Утренний ветер растрепал ей волосы, пришлось пригладить их рукой.
– Ну что, за работу? – задорно спросила она. – С чего начнем сегодня?
Кисрут на бешеном скаку клял Отца-небо, одной рукой ощупывая на шее жгучую царапину. Дорожные воры обнаглели, но чтобы до такой степени – это просто уму непостижимо. Он все еще не мог в себя прийти от потрясения. На тракт из-за дерева выскочил какой-то человек и ухватил сумку, что висела за плечами у гонца. Кисрут покрутил шеей, чувствуя, как она занемела. Надо же, он был всего в шаге от того, чтобы попасться. Ну да ничего, нужно только сказать старому Гурбану – ох, он за них возьмется! Ямским гонцам не смеет угрожать никто.
Уже показалась юрта, отмечавшая дистанцию в двадцать пять миль, и юноша по привычке взялся представлять себе сказочной красоты ямские станции Каракорума. Он ведь слышал истории от проезжих гонцов, хотя, признаться, подумывал, что они преувеличивают, видя, что он ловит каждое их слово. Отдельный стол с кушаньями, для нарочных. Лампы в любое время дня и ночи. А конюшни, конюшни!.. Стойла из полированного дерева, где ряд за рядом стоят отборные скакуны, готовые в любую минуту рвануть через просторы империи. Когда-нибудь Кисрут обязательно дослужится до того, чтобы оказаться там. Об этом он грезил всякий раз, когда проделывал путь между двумя захудалыми станциями, маленькими и убогими – всего несколько юрт и загон. Городские гонцы словно бы привозили с собой столичный шик.
Ничего такого не было на станции, где он жил. Гурбан и еще пара воинов-калек со своими женами управлялись здесь и вполне довольствовались тем малым, что имели. А Кисрут грезил о важных посланиях, и потому слова измученного гонца до сих пор звучали в ушах: «Скачи, не щадя ни себя, ни лошадей, но доберись до Гуюка, ханского наследника. Передай ему в руки, и только ему!» Что это за послание, Кисрут не знал, но это могло быть только что-то чрезвычайно важное. Он весь горел предвкушением того, как вручит его своему брату и повторит волнующие слова.
Не передать, как гонец был раздосадован, когда на последнем отрезке пути его никто не встретил. Гурбан сейчас как пить дать дрыхнет, напившись арака, который его жена сделала неделю назад. Вот же старый пьяница: тут самое, можно сказать, важное послание всей их жизни, а он и его готов проспать. Кисрут, спешившись, еще раз звякнул бубенцами, теперь уже тенькнув по ним рукой, но в юртах по-прежнему стояла тишина, и лишь над одной из них сонно вился дымок. На затекших ногах Кисрут зашел в открытый двор и позвал брата. Рыбачить, что ли, все ушли? Кисрут и сам вот только уехал отсюда три дня назад со стопкой каких-то пустяковых писем.
Пнув с досады дверь юрты, он даже не стал заходить внутрь. Отчего-то послание придавало ему уверенности.
– Ну кого там несет? – наконец раздался скрипучий голос брата. – Кисрут, ты, что ли?
– Я, кто ж еще тут надрывается, выкрикивая твое имя? – сердито бросил Кисрут. – Письмо из Каракорума везу, срочное. И где я тебя нахожу?
Дверь отворилась, и вышел брат, протирая глаза. Лицо его было помятое, заспанное. Кисрут с трудом подавил злость.
– Да здесь я, здесь, – потягиваясь, сказал брат.
Кисрут укоризненно покачал головой:
– Знаешь что, я, пожалуй, сам его доставлю. А ты скажи Гурбану, что на дороге к востоку орудует шайка воров. Чуть с лошади меня не стянули.
Глаза брата мгновенно прояснели. Ямских никто и пальцем трогать не смеет.
– Скажу, ты не волнуйся, – успокоил он. – Ну хочешь, я с сумкой поскачу? Коли письмо такое важное.
Но Кисрут уже все решил. Хотелось узнать, чем же все это приключение закончится. Тут на одном волнении доскакать можно.
– Ложись уж, отсыпайся. Я довезу.
Он сам, не давая брату, вывел лошадь во двор. Хотелось поскорей уехать: вдруг тот, чего доброго, одумается?
– Ты
