Беглая княжна Мышецкая - Владимир Иванович Буртовой
Плыли за атаманом, не зная, каков он, кто из верных сподвижников с ним. А может быть, и вовсе в живых уже нет верных атамановых есаулов? Как расправляется воевода Борятинский с попавшими в его руки казаками, воочию видели после боя на реке Свияге под Синбирском!
Ближе к полудню с атаманского струга передали по цепочке команду – сообщить, кто в струге за начального и сколько людей, да сколько оружных и раненых? Впереди идущие струги прокричали о себе, а потом и Михаил Хомутов подал весть:
– Струг самарского сотника Хомутова! А людей самарян тридцать восемь, да саратовских пятеро, да синбирян трое! Все оружны, а раненых несильно четверо!
Потом кричали с идущих позади стругов и узнавали понемногу, что не совсем пустые струги плывут за ними, а с силой – не с такой, конечно, как вверх по Волге шли, но и не совсем порожние.
– Ништо-о! – стараясь приободрить друзей, проговорил веселым голосом Никита и подмигнул хмурому Еремею Потапову. Чудом выбравшийся из темницы синбирского кремля и теперь уверовавший во всесильные заговоры княжны Лукерьи, Никита осторожно потрогал под кафтаном вскользь задетое пулей рейтара левое плечо. – Ежели перекликает атаман свое войско, знать, о новых сражениях думает! – И криво усмехнулся, вспомнил от стариков прежде слышанное: – Пообедав да перекрестившись, теперь не сунемся вторично к столу – научены крепко![22]
– Только бы Степан Тимофеевич побыстрее оклемался! – сокрушенно выговорил Еремей Потапов, словно и в этом, как и в побеге воеводы Борятинского, была и его существенная доля вины. – Надо же такому случиться – совсем наш верх выходил, а не уберегли казаки атамана…
– Далеко вперед вымчал на коне, неуемный! – буркнул за спиной сотника Хомутова старый Перемыслов, осуждая атамана. И тоже вздохнул сокрушенно, с тоской в голосе. – Сколь добрых людей посечено да в лапы воеводы ухвачено! Возликует теперь жадная к крови человеческой душа воеводская!
– Правда твоя, Федор. И наши вот не все здесь. Может, на другие струги, которые впереди плывут, вскочили, – согласился Еремей Потапов, не видя рядом дружка Гришку Суханова.
Федор Перемыслов держал подле себя одного сына, Ивашку, а второй, Васька, невесть где, потому и хмурился старый стрелец, поглядывая вперед. Да со струга на струг не перескочишь, чтобы отыскать сына. Зато оба брата Пастуховы, сыновья в Самаре убитого майором Циттелем стрелецкого сотника Михаила Пастухова, рядом, гребут веслами вместе с иными самарянами, помогая парусу. Истинное положение прояснилось, когда через двое суток беспрестанного хода приблизились к устью реки Ахтушки, свернули в протоку, которая на расстоянии двух верст проходила от реки Усы около Усолья. Атаманов струг, убрав парус, повернул к берегу. Иные струги ткнулись рядом, по правому берегу протоки. С головного струга приметили конный дозор из пяти всадников, дали знак приблизиться.
И какова была радость самарян, когда в начальнике дозора они признали сотника Ивашку Балаку! Уверовав, что в Усолье пришли струги атамана Разина, а не воеводы Борятинского, Балака тут же подъехал к атаманову стругу и по сходням взбежал на палубу. Степан Тимофеевич лежал на переносном топчане, обложенный подушками, и по тугим желвакам на скулах видно было, что терзают его сердце не только муки от сознания поражения под Синбирском, но и боли телесные – на белой повязке с виска и до щеки просачивалась кровь, правда, уже не таким широким пятном, как днем раньше, и это вселило веру, что снадобья матушки Говорухи скоро вовсе поправят атаманово здоровье.
– Ты, сотник, дюже не кричи, – предупредил Ивана Балаку походный атаман Лазарка Тимофеев. – Говори ровным голосом. У батьки голова и без того звенит внутри, видишь, рублен он саблей. Сказывай, как у вас тут, в Усолье? Крепко стоите? И нет ли поблизости воеводских рейтар альбо солдат, в угон за атаманом посланных? Что слышно о конфузе под Синбирском?
– Стоим на реке Усе мы крепко, батюшка атаман, – адресуясь к Разину, ответил вполголоса Иван Балака. Он понимал, в каком душевном смятении пребывал атаман, потому без лишних слов сказал о том, что больше всего могло порадовать Степана Тимофеевича. – А вчера вечером к нам в Усолье пригнал походный атаман Роман Тимофеев! Да с ним не менее четырех сот казаков, кто в седле, а кто и пешком! А важно, что все оружие при себе имели доброе, не с пустыми руками ушли от Синбирска!
У атамана Разина глаза вспыхнули радостным огоньком. Стараясь не сильно напрягаться, он сказал, обращаясь ко всем, кто был на палубе:
– Слыхали, атаманы и есаулы? Слава тебе, Господи! Жив мой головной атаман Ромашка! Где он? Видеть его желаю! – И к Лазарке Тимофееву с наказом: – Поставь дальние дозоры за Волгой глядеть. И вели казакам котлы на берег нести. Ежели запасов мало по стругам, должно, у сотника в Усолье сыщется какое ни то съедобное пропитание? Ась? Не пожадничаешь, сотник?
– Сыщется, батька атаман! Как не сыскаться пропитанию? У нас тут каждый день улов не улов, а обрыбиться можно! А тебе, батюшка атаман, сей же час приведем добрую корову, парным молоком да свежим медом отпоим! За два-три дня исправишься и в седле сидеть будешь крепче прежнего! А за дозоры не заботься! По всем приречным горам верст на пятьдесят вверх стоят по пяти человек конных. Ежели узрят воеводскую погоню – загодя известят. Только б здоровьишко тебе подправить скорее да поставить ногами на землю! Ты уж не перечь сильно лекарям, добро?
– Ты, сотник, будто моя нареченная матушка, одинаково поешь о здоровье, – улыбнулся атаман Разин и ласково погладил руку Матрене Говорухе, которая сидела у атаманова изголовья в черном наряде и с озабоченными светло-синими глазами. И все на струге увидели: добрая весть о спасении Романа Тимофеева с частью войска порадовала атамана. Вона даже легкий румянец на щеках появился!
Будет! Скоро будет в седле батько! И будут у них еще громкие-громкие победы над притеснителями-боярами!
– Скачи, сотник, в Усолье, покличь ко мне Ромашку да кто там еще из начальных людей при нем. А будет вина где сыщется, то и вовсе было бы хорошо. Без вина что за радость от встречи?
– Расстараемся, батюшка атаман! – с улыбкой откланявшись, Иван Балака издали поздоровался с Михаилом Хомутовым – дескать, потом потолкуем! – и без мешкотни сбежал на берег, взял с собой двоих, остальным велел быть при атамане для посылок, вскочил в седло и умчался по лесной дороге
