Прыжок леопарда - Виктор Васильевич Бушмин
Филипп был поражен богатством и роскошью графа де Блуа. Не каждый день он мог, вот так, спокойно видеть, как за обедом, причем, за походным обедом, еду подавали на золотых тарелках. Он потянулся, было, за своим кинжалом, чтобы пользоваться им для еды, поддерживая горячий кусок оленины (вилок в те времена еще не существовало), но граф, заметив движение гостя, хлопнул в ладони и произнес:
– Ножи, ротозеи! Неужели вы думаете, что я позволю себе так унизиться и заставлю гостя пользоваться своим боевым кинжалом?! – Оруженосцы положили на стол небольшой серебряный круглый поднос, на котором лежала дюжина ножей изумительной итальянской работы с золотыми ручками в виде рыб. Граф выбрал два ножа и, видя изумление в глазах своего гостя, произнес с еле заметной улыбкой. – Выбирайте на свой вкус, мессир Филипп. Такие же в точности ножи я преподнес вашему отцу во время епископских выборов. Кстати, я полностью и безоговорочно утвердил кандидатуру монсеньора де Леви, любимого ученика и сподвижника покойного Ива Шартрского, который желал видеть своим преемником именно его…
Мысли Филиппа спутались. Выходило, что граф Тибо вовсе не такой уж злодей, как его описывали, хотя и воевал с королем Людовиком. Он поднял кубок и произнес тост:
– Пусть Господь возблагодарит вас за доброту, ваша светлость!
Тибо вздрогнул, но сдержался, сохранив на своем лице маску радушия и величия, поклонился и ответил:
– Пусть доброта Господня снизойдет в полной мере и на вас, мой дорогой гость, благородный шевалье Филипп де Леви!..
Они выпили и принялись за оленину, поразившую Филиппа своей сочностью, мягкостью и удивительным ароматом. Он, не скрывая своего восторга, похвалил угощение, Тибо улыбнулся и ответил, что его повар-армянин просто чудо, и он приобрел его в Константинополе у одного из турок-работорговцев, расхваливавших, и не напрасно, его таланты непревзойденного кулинара.
Филипп не заметил возвращения оруженосца, успевшего принести пергамент, перья и чернила для составления вольной грамоты. Тибо, явно не желавший отпускать своего гостя, всячески тянул время, расхваливая его героизм, отвагу и умения всадника. Филипп понял, куда клонит его светлость, и, прервал трапезу, сославшись на неотложные дела, якобы имевшиеся у него. Тибо раздраженно отбросил кинжалы на тарелку с недоеденной олениной, но тут же взял себя в руки и, изобразив на лице улыбку гостеприимства и сожаления, быстро написал отпущение на волю. Де Леви принял пергамент и, развернув его, быстро пробежал глазами текст. Это было отпущение на волю, полное, безоговорочное и, что самое важное, безо всех уловок, оговорок и выплат. Филипп свернул его и засунул за пояс, встал и, поклонившись графу, произнес:
– Благодарю вас, мессир Тибо. Как я полагаю, мы исчерпали все неясности, имевшиеся между нами?..
– Почти. Прощайте, мессир Филипп… – ответ графа был вежлив, но расплывчат.
Филипп решил больше не задерживаться и, еще раз поклонившись графу де Блуа, горделиво покинул его шатер. Он запрыгнул в седло своего декстриера и увидел Рауля, взмокшего от нервного переживания. Сервильный рыцарь топтался возле стойла с конями, кусая губы от волнения.
– Мессир Рауль! – Нарочито громко обратился к нему де Леви. – Соизвольте подойти ко мне!.. – Рауль побежал к нему, на ходу перепрыгивая через грязные лужи. Когда он, запыхавшись, подбежал к нему, Филипп приветливо улыбнулся и, вынув из-за пояса пергамент, протянул его рыцарю. – Примите, мессир Рауль. Вы свободный человек! Вот ваша вольная…
Рауль, не веря своим глазам и ушам, дрожащими руками принял немного смятый пергамент и, не разворачивая его, плюхнулся на колени:
– Как мне отблагодарить вас, мессир Филипп?.. – в его глазах, полных слез радости и счастья, отражалось безграничное желание отплатить сторицей своему освободителю.
– Будьте праведным, добрым и справедливым… – ответил ему Филипп и протянул небольшой кошель. – Примите это. На первое время, я полагаю, вам должно хватить…
– Нет! Нет и нет! – Рауль отшатнулся от подарка, словно это был дьявольский дар, способный погубить его душу. – Никогда! Я и так должен вам по гроб своей жизни…
– Тогда, мессир, чем я могу вам помочь?.. – раздосадовано спросил его Филипп.
– Возьмите меня к себе, мессир. Я все умею, я буду служить вам, как…
– Как свободный человек! – Филипп не позволил ему договорить.
– Вы не пожалеете…
– Я никогда и ни о чем не жалею… – Ответил ему Филипп. – Забирайте свои вещи, если они у вас имеются, и направляйтесь к дому коменданта Шти-Шатле. Скажете слуге, что я вас нанял…
– Храни вас Господь, добрый хозяин… – Рауль упал на колени и попытался поцеловать ногу рыцаря.
– Прекратите свои рабские привычки! – Филипп гневно нахмурил брови. – Не надо больше позориться…
ГЛАВА IX. Турнир. День второй.
Париж. Остров Сите. Королевский дворец.
На следующее утро все только и говорили о благородном жесте одного из вассалов короля, пренебрегшего богатым выкупом в пользу освобождения сервильного рыцаря. Обыватели и горожане судачили об этом, позабыв о своих насущных проблемах, но, среди их основной массы преобладала горечь сожаления об утрате значительной суммы денег. Рыцарство на все лады нахваливало поступок рыцаря, даже не удосужившись уточнить его имя и титул. Для них, воспитанных на примерах благородных жестов, почерпнутых из «Песни о Роланде», прежде всего, был важен сам поступок, а не его подоплека или последствия.
Даже король был поражен, удивлен и, честно говоря, раздражен столь экстравагантным поступком своего неизвестного вассала, решившего пренебречь ливрами, но обогатить себя моральными и этическими ценностями.
Людовик сегодня проснулся очень рано, честно сказать, он вообще сегодня спал плохо. Кошмары мешали ему предаться блаженному отдыху. Спутанные и несуразные сны заставляли короля вскакивать и снова падать на мокрые от пота подушки. Людовик прикрывал глаза только для того, чтобы через мгновения снова вскрикивать и испуганно озираться по темным углам своей опочивальни. Слуги сбились с ног, таская свечи и факелы к нему в спальню, грели теплую воду и заворачивали в шкуры угли, пытаясь согреть ноги монарха.
Теперь же, к счастью или нет, Людовик не мог вспомнить ни единого кошмара, истязавшего его всю ночь. Он сидел в своем любимом кресле, закутанный но кончика носа в огромную накидку, сшитую из шкур его любимых кавказских снежных барсов, купленных в далеком Херсонесе генуэзскими купцами и перепроданных ими же втридорога королевским снабженцам. Отекающие ноги короля покоились в большом серебряном тазе, наполненном горячей водой с горчицей и
