Бенджамин Рошфор - Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 2
Все таки здесь она была его компаньонкой. И по крайней мере держалась за него. Как кровопийца, да, но держалась. Все было бы ничего, не будь она такой ревнивой, невыносимо скучной и болтливой. Зато она достаточно хорошо умела занималась любовью, не так ли? Может быть потому, что он выпил несколько больше рома, чем позволял скудный обед, вся его неприязнь к Присцилле исчезла и в то же время вновь вспыхнула злоба на Летицию. Возвращаясь из Филадельфии, он очень сожалел, что в гневе не подумался постучаться к очаровательной Ненси Бруф, чтобы отомстить с ней за подлую увертку мадам Диккенс, прежде Летиции Ормелли. И почему бы не сделать это с Присциллой? Она не стоит Ненси, но восстановит все же его осмеяное уважение к самому себе и, во всяком случае, отвлечет его от наваждения, доставив капельку счастья.
Но Присциллы нигде небыло, и, пробродив полчаса в ночной темноте среди бараков, он натолкнулся на Большую Борзую.
Неизвестно, по какому уж индейскому телеграфу Большая Борзая узнал, что Тюльпан вернулся из Филадельфии, но по краткости его вопроса, Тюльпан все понял.
- Итак? Как маленькая прогулка? - сразу спросил Большая Борзая.
- Фиаско, папаша, - с тяжелым вздохом ответил Тюльпан. И слово "папаша" довело его почти до слез.
- Идем, сынок, выпьем по стаканчику. Нет ничего лучше против любовных печалей.
Что и произошло: забыв о Присцилле (видно не много надо было, чтобы он забыл ее), Тюльпан последовал за Большой Борзой в барак, ярко освещенный масляными лампами, где двадцать четыре часа в сутки шла игра.
В густом табачном дыму от дюжины трубок там проводили время пятьдесят занятых игрой вирджинцев. На земле, на лавках, за тремя или четырмя столами играли во всевозможные карточные игры и кости. Заведение, на существование которого командование закрывало глаза, содержалось греком с острой бородкой, снабжавшим картами, костями и крепкими ликерами, и державшим трех слуг, также греков, что не было им упреком им обществе, лишенном женщин, каким являлся лагерь Велли Форж.
Тюльпан никогда туда не ходил, потому что предполагалось, что он как командир о нем не знал: теперь, войдя туда, он был готов закрыть глаза на все. Собравшиеся поступили также и сделали вид, что не знают его, кроме грека-хозяина, звавшегося Спирос, которому визит столь знаменитого офицера льстил. Тот, не показывая вида, с кем он имеет дело, провел Тюльпана вглубь помещения, где находился незанятый стол, окруженный тремя добротными стульями, обтянутыми драпом, как уточнил он на одном дыхании, - стол для почетных гостей, что позволяло думать, что Тюльпан не был первым из гостей подобного рода, приходящих сюда в полной секретности.
- Ты принесешь нам того доброго виски, - прошептал Большая Борзая, когда они разместились.
- У меня есть лучше, - шепнул в ответ Спирос, ибо здесь говорили только шепотом, чтобы не рассеивать внимание играющих. И исчез, поднявшись в комнатушку, соседствующую с казино. Остробородый (назовем его так, потому что все здесь его так называют) поставил на стол два бокала и бутылку шампанского, естественно, из багажа генерала Барджойна. Выпили за здоровье побежденного генерала, признавая, что его шампанское - совершенство. Потягивая из двух следующих бутылок, Большой Борзой пришлось выслушать подробные сетования Тюльпана по поводу Летиции, и он сделал это с терпением настоящего ирокеза. Нарушил он свое молчание (с которым шампанское не справилось, так же, как с язвительной словоохотливостью Тюльпана) только тогда, когда Тюльпан, ударя кулаком по столу, воскликнул, подводя так итог своей длинной речи, что он сейчас же женится на Присцилле Мильтон, вот!
- Так, так, на этой крикунье, - горестно протянул Большая Борзая. Было бы лучше тебе дезертировать, нет?
- Летиция ещё поплачет! - сказал Тюльпан достаточно торжественно, но заплетающимся языком, только что была начата четвертая бутылка. - Я... Я ей пошлю уведомление, черт побери! Уведомление со всеми уточнениямим, касающимися моего бракосочетания с Ненси Бруф!
- Ненси Бруф?
- Присциллой Мильтон, я хотел сказать.
- У тебя совсем растерянный вид, - нравоучительно заметил Большая Борзая.
Вместо ответа, упершись лбом в кулак, Тюльпан заявил:
- Когда у Тюльпана появляется такая идея, он не намерен отступать.
И, гордый своими последними словами, он поднялся, говоря, что отправляется сейчас же искать того ирландского священника, который находился в лагере уже несколько недель, и с которым Присцилла так ему надоела.
Не сделал он и двадцати шагов (Большая Борзая не смог подняться со своего стула, чтобы последовать за ним) - двадцати неустойчивых шагов, не более, отдавая себе отчет, что он далек от того, чтобы идти по прямой, когда чуть было не спикировав головой вперед почувствовал себя твердо поддерживаемым за руку, и в то же время услышал глухой голос с непонятным акцентом:
- Я провожу тебя, приятель. Ты ещё помнишь, где живешь?
- Ну неужели у меня такой пьяный вид? Ничуть. - артачась воскликнул Тюльпан.
И действительно, ему хватило часа, чтобы найти свой барак, находившийся не более чем в ста метрах от притона.
Там незнакомец зажег свечу, разжег огонь и, под несколько одурелым взглядом Тюльпана достал из шкафа два чистых стакана и бутылку виски, о существовании которой Тюльпан не знал. Он наполнил оба стакана и они выпили до дна:
- Где я? - спросил Тюльпан. - Похоже я у себя, но ты ведешь себя как хозяин!
- Ты у себя дома, но я приходил иногда побеседовать с мисс Мильтон. О вашей свадьбе. Я отец О'Бреди, кюре, которого ты искал.
Он дал какое-то время Тюльпану остолбенело посмотреть на него - это был славный человек сорока лет с фигурой гренадера, с кирпичного цвета оттопыренными усами и курносым носом - прежде, чем продолжил:
- Я находился в игорном доме, неподалеку от тебя, и слышал твои излияния.
- Мои изли... Нет, нет же, кюре!
- Замолчи. Мне кажется, что ты желаешь жениться на Присцилле, так как входят в Орден. Зависть, досада, обман, месть.
- Тише, - выдохнул Тюльпан испуганно. - Если она войдет...
- Ничего опасного. Она в лазарете западного сектора, с моей сестрой. Это там она скрывалась, когда тебя покинула.
- С вашей сестрой? У вас есть сестра?
- И даже монахиня, как говорят во Франции. Нас было двенадцать в семье. Все пастыри или монахини.
- Очаровательно, - сказал Тюльпан, начавший говорить себе: "Надеюсь, они замолвят словечко в мою пользу перед Господом". Затем, после молчания, во-время которого он достаточно протрезвел, чтобы почувствовать иронический взгляд священника, продолжил:
