Емельян Ярмагаев - Приключения Питера Джойса

Итак, боцман трудился над фальконетом, команда резвилась, штурман что-то замышлял. Я снял с борта деревянное ведро на длинном смотанном конце и спустил его вниз. Корабль шел фордевиндом левого галса [106], то есть во всю мощь туго набитых ветром парусов, и мое ведерко, нырнув в исполосованную пеной воду, помчалось вдоль борта назад; я вытянул его с натугой, а затем поставил у шлюпки так, чтобы оно было под рукой.

На месте, где капитан давал свое представление, то есть у правого борта шкафута, стало что-то уж очень тихо. Боцман вытянулся у пушки в полной готовности. Я наблюдал за матросской компанией, и мне стало жутковато. Игра продолжалась, но в другом стиле.

— Где деньги? — негромко допрашивали капитана матросы. — Деньги, которые ты выиграл у леди? Это наше жалованье. Подай их сюда!

Старый канонир, озлобясь, схватил капитана за ворот рубахи и потряс, как куклу.

— Ты, мерзкое пьяное чучело, — сказал он с отвращением, — сейчас ты отдашь наши деньги! Ты и моря-то не видал, пивная ты отрыжка, в карты дулся, лошадиный ты навоз, а мы на тебя работай! Где матросское жалованье? В поясе или в каюте? — И он занес квадратный кулак.

— Назад! — прогремел штурман. Он двигался на матросов шагами ожившего памятника, под мышкой был зажат палаш, в обеих руках длинные пистолеты. — Назад, английский пес-бульдог! Я — стреляйт!

Матросы повернулись к нему, а я отбежал прочь, поближе к ведру, и оказался за спиной боцмана и штурмана — оба они стояли лицом к толпе. Раздался рев, свистки, в штурмана полетела свайка. Острый конец ее, дрожа, впился в палубу у его ног. Штурман взвел оба курка и крикнул боцману: «Готово?»

— Готово, сэр, — отозвался боцман. Он наклонился, подняв плечи и пригнув голову, так что из-за его спины мне было видно дуло фальконета; правой рукой боцман наводил его, в левой держал горящий фитиль. На миг мне представилась палуба, черная от трупов, и больше я не колебался: сделал несколько шагов вперед, поднял ведро, размахнулся — и удачно окатил водой не только фитиль, но и боцмана и пушку.

При таком обороте дела матросы толпой бросились на командиров. Я стоял к ним ближе и успел, кинувшись вперед, загородить штурмана от немедленной расправы, в награду за что получил от него удар рукояткой пистолета по голове, поэтому в последующей затем свалке плохо разобрался. Помню пистолетный выстрел, дым, быструю смену искаженных лиц, бешеные движения… Штурман как-то увернулся от атакующих и кинулся на шканцы, а оттуда на ахтеркастель.

Первые нападающие, которые последовали за ним туда, были убиты выстрелами в упор. Стреляли помощники капитана. Толпа бурно отхлынула назад. Тело капитана, мертвого или живого, валялось на том же месте, боцман исчез, палуба заполнилась вооруженными переселенцами; среди них я увидел Боба ле Мерсера. Матросов жадно расспрашивали о том, что произошло, и по лицам новых людей, большей частью коттеджеров, было видно, что возмущение на верхней палубе получило полную поддержку нижней.

Сами матросы, однако, ожесточенно отмахивались от предложений немедленно штурмовать ахтеркастель. Эти люди были в каком-то похмелье. То ли считать себя бунтовщиками, то ли кому-то жаловаться на начальство? Они сложили тела трех убитых у борта, стояли и смотрели на них, угрюмо передвигая шапки со лба на затылок.

Один Боб ле Мерсер вроде бы знал, что делать дальше. Он вызвал своих товарищей и назначил их на посты у мачт, у люков, у входов на шкафут. Появился Иеремия Кэпл. Как всегда, он казался переодетым и, заложив руки за пояс, наблюдал — ни во что не вмешивался.

Что же происходит, в конце концов?

Глава VI

Цанге толкует о никчемных людях, равно отвергнутых, раем и адом.

Я часто думаю: не было ли у этих отщепенцев особого, так сказать, третьего, назначения?

О, тут, оказывается, действовал целый повстанческий комитет! Совещание происходило на опер-деке, в кладовой для дров. На остатках поленницы сидели Роберт ле Мерсер, Иеремия Кэпл, Чарлз Бредслоу, Том Пэдж и другие, хорошо известные мне по стонхильскому побоищу личности. Уорсингтон упал бы в обморок при виде этих молодцов, которых сам же законтрактовал от имени компании. Они и составили ядро заговора, причем совратили нескольких матросов и освободили каторжников. Страшно выглядели эти несчастные, с испитыми лицами неестественной белизны, с погасшими глазами. Почти все они пребывали в какой-то тяжелой полудремоте и поднимали головы только при звуках голоса Кэпла, который казался их вожаком.

От пуритан был приглашен честный Том Долсни. Он доложил, что старшины настроены против мятежа и велели предупредить, что если возникнет угроза движению корабля к месту назначения, то они возьмутся за оружие. Зло рассмеявшись, Кэпл хотел что-то сказать, но ле Мерсер его остановил:

— Потише, Джеми, ты тут еще не хозяин. — Он улыбнулся мне: — Гм, а мы уже боялись, мистер Джойс, что в свалке вас того…

— Да, без него на палубе было бы много красного мяса, — подхватил Кэпл.

Еще более непонятным показался мне этот человек с развязной речью, совершенно чуждой настороженному выражению его глаз.

— Говорите, сэр, как выкручиваться! — сочувствуя односельчанам, прогудел Том Долсни. — Ребята тут заварили кашу, — он указал кивком на матросов, — им полезно выслушать умное слово.

— Хозяева положения — вы, — сказал я. — Против вас горсть. Но у этой горсти — знания и опыт. Кто из вас сумеет вести корабль? И куда?

Все, оказывается, думали о том же. Покрутили головами, почертыхались. Один Боб ле Мерсер смотрел ясно и прямо.

— Куда — это мы, землеробы, знаем, матросы порассказали, — возразил он. — Да, там действительно свободная земля. Если кому-то она не нужна, — он посмотрел на Кэпла, — что ж, пусть довезут нас и высадят, а сами заберут эту лохань да и плывут на все четыре стороны.

— Балбес, — сказал Кэпл с брезгливой гримасой. — Сухопутная крыса. А мог бы стать человеком. Том Кавендиш [107] тоже отплыл в чем мать родила. Вернулся — матросы в шелку и бархате, мачты красного дерева, паруса из китайской парчи! Вот тебе притча. Лентяя пожалели — дали гороху. «А горох лущеный?» — «Нет». — «Так мне его и даром не надо».

Посмеялись.

— Что, нашли яйцо птицы Хи-Хи в гнезде птицы Хо-Хо? — с досадой спросил ле Мерсер. — Послушай-ка нашу деревенскую притчу. Мажу я кистью стену, а ты меня спрашиваешь: «Что, Боб, крепко держишься за кисть? Тогда я, пожалуй, выну из-под тебя лестницу». Так-то. Нет, ты лестницу из-под меня не рви!