Кирилл Кириллов - Земля ягуара
– Да, сын мой, так и было. Но в конце концов миф рассеялся. – Агильяр тяжело вздохнул. – Здесь, на островах, он продержался дольше, хотя несколько последних кораблекрушений сильно подпортили дело. Туземцы увидели, что белые боги смертны и, более того, съедобны. Мне все труднее поддерживать свой авторитет. Я почти израсходовал весь запас лекарств и пороха. А что творится на материке…
– А что там творится? – спросил Ромка.
– Наши гранды, ободренные низкопоклонством аборигенов, богатыми землями и рассказами о несметных сокровищах, стали слишком вольно обращаться с туземцами, буквально обращая их в рабство. А кому это понравится? Сначала на островах случилось несколько мелких бунтов, которые были сурово подавлены. Потом на Кубе – это огромный остров к юго-западу отсюда – вспыхнуло настоящее восстание. Тамошний губернатор Диего Веласкес, кровавая собака, прости мне, Господи, злые слова, вместе со своим родственником Эрнаном Кортесом творил настоящие зверства. – Монаха передернуло.
Ромка бегло переводил.
– Такие же, как эти. – Мирослав ткнул пальцем в сторону костров с человечиной.
– Нет, тут принципиальная разница. Для туземца съесть печень своего врага так же естественно, как для вас подобрать из пыли золотой дублон. А рубить руки и сжигать людей живьем – дело для знатного дворянина и студента, пусть и недоучки, противоестественное, а потому грешное.
– Не понимаю, – сказал Ромка. – Почему для туземцев это не грешно, а для испанцев грешно?
– Потому, сын мой, что индейцы не ведают, что творят зло. Испанцы же знакомы с десятью заповедями Отца Небесного, ведают, что творят зло, но все равно творят. Это и есть грех, и этим он отличается от заблуждения.
Ромка лишь покачал головой, а Мирослав тронул его за рукав и попросил перевести:
– Святой отец, нам нужно выбираться с острова. У вас есть корабль или хотя бы лодка?
– Да. Местные лодки называются пирогами.
– Понятно, – перебил Мирослав Ромкин перевод. – А где, спроси, он ее оставил?
– На берегу, рядом с другими индейскими лодками.
Мирослав насупил брови. Он понял, что священник не хочет показывать дорогу, чтоб путники не вздумали выходить в море без него.
– Проводите? – выдавил из себя воин.
– Конечно, – просиял монах в индейском наряде.
Похоже, его авторитет был тут не настолько силен, чтоб совсем уж не беспокоиться за свои печень и сердце.
– Мне кажется, надо перевязать вашего друга, – сменил он тему разговора. – У меня есть корпия и относительно чистая тряпица.
– Мы будем вам очень благодарны, – ответил Ромка и наконец осмелился задать давно мучавший его вопрос: – Святой отец, а почему туземцы такое внимание уделяют штанам?
– Сами они, как вы заметили, этой детали гардероба не носят и до нашего появления даже не догадывались о такой одежде, – ответил монах, ловко бинтуя мускулистый торс Мирослава. – Теперь они считают, что в них сосредоточена сила белого человека.
Глава шестая
Погасли костры, стихли детские голоса. Деревня уснула. Мирослав отогнул край циновки, оглядел прилегающие улицы и бесшумно растворился в ночи.
– Дон Рамон! – подал голос де Агильяр. – Такие предосторожности излишни. Эти туземцы в темноте не воюют, других племен тут нет, собаки тоже не водятся, а нападение диких зверей считается божьим промыслом, перечить которому грех.
– Я бы рад, но у Мирослава свои представления, – грустно ответил Ромка. – А как же они до часовых не додумались? – он почти перестал делать паузы в разговоре, чтоб подобрать подходящие испанские слова.
– Они много до чего не додумались, до колеса, например. И пороха не изобрели.
– Дикари, одно слово, – хмыкнул Ромка.
– Не рубите сплеча, молодой человек. Матросы, вернувшиеся из экспедиций на Юкатан, рассказывают, что в лесах там стоят города с множеством домов, а храмы затмевают размером и величием египетские пирамиды и греческий Акрополь.
– И до сих пор без порток бегают? – удивился юноша.
– Жизнь людей может строиться на совершенно иных ценностях, но это не делает их живодерами или подлецами. Вот, например, европейцы считают туземцев дикарями, потому что те обменивают на золото зеркальца, ножи, топоры и стеклянные бусы.
– А разве они не дикари? – снова удивился Ромка – Ведь золото дороже, чем какое-то зеркальце или даже хороший нож.
– В Европе да, дороже. Но здесь самородки размером с кулак валяются в реках как галька и ценности особой не имеют, а ножи и зеркала – наоборот. Ну, представьте, приходит в Мадрид человек и начинает продавать всем желающим клинки дамасской стали, прося взамен придорожные камни. И кто получится глупее?
– Действительно. – Ромка хотел почесать в затылке, но вспомнил, что такое поведение не пристало благородному испанскому дону, и сделал вид, что поправляет иссиня-черный локон. – А где ж Мирослав? Пора бы ему уже и вернуться.
– Дон Рамон, а вы полностью уверены в своем слуге? – спросил монах. – Мне кажется, он слишком своеволен.
– Да, святой отец, он несколько распустился во время путешествия, но, как только мы прибудем в цивилизованный мир, ему снова придется взять себя в руки.
Циновка бесшумно отодвинулась, и робкий свет звезд загородили широкие плечи Мирослава.
– Выходим сейчас. Святоша впереди, ты за мной. Не отставать и в сторону не отбегать. Понятно?
Ромка кивнул.
– Перетолмачь.
Парень только хмыкнул в ответ на вопросительно-укоризненный взгляд Агильяра и стал переводить, стараясь по возможности смягчить грубую тираду мнимого слуги.
Через несколько минут они уже медленно трусили по дороге. Монах держался неплохо. За ним, чуть пригнув голову и принюхиваясь, как охотничий пес, легко бежал мнимый слуга. Ромка догадывался, что он пустил де Агильяра вперед, чтобы в случае засады или ловушки тот первым сложил голову. Юный граф бежал последним, высоко подбрасывая колени и смотря точно в затылок Мирославу. Ему казалось, что стоит на мгновение отвести взгляд, и легконогий воин растворится в тропическом сумраке.
Впереди раздался глухой удар, хруст ломаемых побегов и тоненький всхлип. Широкая спина воина тут же пропала из поля его зрения. «Все-таки засада», – подумал Ромка и прибавил скорости, на ходу выдергивая шпагу. Супостаты! Где? Никого?! Таращась по сторонам, он чуть не споткнулся о францисканца, разлегшегося на тропинке. Вот черт кривоногий. А это что? Капкан? А не так просты эти туземцы. На тропе, ведущей от моря к их деревне, они поставили плетеную корзину, наступив в которую человек распускал стягивающие веревки и несколько десятков веток впивались ему в голень.
