Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден
– Кто-нибудь еще знает? – вмиг проснувшись, осведомилась Сорхатани.
Хубилай пожал плечами:
– Послали кого-то сообщить Дорегене. Во дворце тихо, во всяком случае пока. Стража спохватилась: что-то он долго не идет. Вот и нашли, возле скамейки. Никаких наружных повреждений.
– И то хорошо, хвала Господу. Сердце у него было слабое, Хубилай. Те немногие из нас, кто знал, давно уже боялись, что этот день наступит. Ну и вот… Ты сам тело видел?
Юноша болезненно поморщился – и от вопроса, и от воспоминания о тягостном зрелище.
– Видел. И сразу пошел к тебе сказать.
– Правильно сделал. А теперь слушай меня. Нам надо не мешкая кое-что предпринять, пока новость не начала расползаться. Иначе ты еще до лета увидишь, как твой дядя Чагатай въедет в Каракорум, чтобы стать ханом.
Сын недоуменно смотрел, не понимая причины внезапной холодности матери.
– Как же мы его теперь остановим? – спросил он. – Как его вообще кто-то остановит?
Сорхатани уже спешила к двери.
– Он не наследник, Хубилай. Перед ним стоит Гуюк. Нам нужно срочно отправить в армию Субудая гонца. Гуюк теперь в опасности – вплоть до того момента, пока всенародное собрание не провозгласит его ханом, как в свое время – его отца.
Хубилай недоуменно уставился на мать:
– Ты вообще понимаешь, как далеко он сейчас?
Держа руку на дверной ручке, она остановилась:
– Хоть на другом конце света, сын мой. Ему необходимо сообщить. Ямской почтой. Или для сообщения между нами и Субудаем не хватает лошадей?
– Мама, ты не понимаешь. Это же… четыре тысячи миль. А то и все пять. На это месяцы уйдут, в один конец.
– И что? Сейчас же напиши о случившемся. Или ты писать разучился? А затем надо срочно послать гонца с запечатанным посланием лично Гуюку. Могут гонцы доставить личное письмо?
– Ну да, – заражаясь волнением матери, рассудил Хубилай. – Да, конечно!
– Ну так беги, чего ты стоишь! Давай срочно к Яо Шу и составь письмо. И пусть новость летит к тому, кому она предназначена. Держи. – Сорхатани сняла с пальца перстень и торопливо сунула сыну в ладонь. – Вот тебе печать твоего отца. Сделаешь оттиск на воске, и пусть первый гонец отправляется в путь. И внуши ему, что важнее сообщения он еще никогда не доставлял. Если вообще когда-то стоило создавать почту, так это именно для такого случая. Все, лети!
Хубилай кинулся по коридорам бегом. Сорхатани, прикусив губу, проводила его взглядом, после чего заторопилась в другую сторону, к покоям Дорегене. Где-то там уже слышались возбужденные голоса. В городе весть надолго не задержится. Уже с утра новость разлетится из Каракорума во всех направлениях. При мысли об Угэдэе сердце пронзила печаль, но Сорхатани, сжав кулаки, ее подавила. Горевать некогда. С этого дня мир стал иным, а все остальное ушло безвозвратно.
За то, что Хубилай так быстро добрался до письменного стола Яо Шу, он должен был сказать спасибо своей матери. Дверь в рабочие покои ханского советника плотники уже заменили, но замок вставить не успели, подготовили только место для врезки. А потому дверь под легким нажимом отворилась, выпустив волну зимнего холода. Хубилай, зябко просеменив к столу, отыскал на нем цзиньское огниво и принялся кремнем высекать искру, пока не запалил кусочек трута. Лампа была маленькой, и он прикрыл ее, но во дворце уже начали раздаваться взволнованные голоса, послышался шум шагов. Воды, чтобы развести чернила, Хубилай не нашел, поэтому просто поплевал на чернильный камень и, марая пальцы, взялся разводить пасту для туши. Кисти из барсучьей шерсти Яо Шу содержал в безукоризненном порядке, и Хубилай, выбрав самую тоненькую, принялся с кропотливым усердием выводить на пергаменте цзиньские иероглифы.
Хубилай только закончил писать и присыпал иероглифы песком из песочницы, когда дверь в покои с легким скрипом отворилась. Нервно подняв голову, он увидел на пороге Яо Шу в ночном халате.
– Объясняться нет времени, – отрывисто сказал Хубилай, вставая и сворачивая в свиток мягкий и гладкий как шелк пергамент. Таким образом судьбоносные для державы строки оказались скрыты от глаз цзиньца. Пролив из лампы немного расплавленного воска, юноша приложил к посланию отцову печать, оставив глубокий оттиск, и смерил ханского советника суровым взглядом.
Яо Шу попеременно взирал то на свиток, то на поблескивавшую восковую печать, которую Хубилай сейчас подсушивал помахиванием. Советник не мог взять в толк, чем вызвано напряжение, сквозящее в облике бывшего ученика.
– Я увидел свет, – сказал он. – У меня ощущение, что полдворца не спит. Ты не знаешь, что происходит?
При этом он как будто невзначай остановился в дверях, загораживая проход.
– Не я должен сообщать тебе об этом, – ответил Хубилай. – Я спешу по поручению хана.
В глаза Яо Шу он смотрел безбоязненно, не давая себя запугать.
– Боюсь, мне придется настоять на объяснении по поводу этого… вторжения, – произнес советник. – Прежде чем отпустить тебя.
– Настаивать нет смысла, поскольку это дело семейное.
Хвататься за висящий у бедра меч Хубилай себе не позволил. Да и незачем: советника клинком не
