Сибирь и сибиряки. Тайны русских конкистадоров - Александр Александрович Бушков
Петр, к сожалению, не учел весьма существенного обстоятельства: человеческая натура остается неизменной, во что человека ни наряжай. В конце-то концов, когда во второй половине XIX века в Европу вернулась и широко распространилась мода на бороды, французские чиновники и депутаты парламента, вполне себе бородатые, отметились во взятках и денежных аферах, какие порой в России и не снились…
В 1721 году в Петербурге при большом стечении народа, под барабанный бой был повешен на видном месте (в целях наглядной агитации) князь Голицын. Десять лет прослужив губернатором Сибири, он заворовался так, что терпеть это не стало никакой возможности. Насколько мне известно, князь оказался единственным из сибирских воевод и губернаторов, понесшим реальное, да еще столь суровое, наказание. И до него, и после отделывались увольнением с должности либо вовсе уж детским наказанием: переводом на другое место, не столь хлебное и располагавшееся поближе к центральной власти…
Преемников Голицына, как легко догадаться, подобная наглядная агитация ничуть не испугала и жить честно не заставила. В Европе давно было подмечено: количество карманных краж резко подскакивало среди толпы, собравшейся поглазеть, как вешают очередного преступника, в том числе и карманников…
Как писал (пусть и по другому поводу и о другом времени) знаменитый гусар-поэт Денис Давыдов: «Век был бурный, буйный век…» Да уж…
В том самом веселом и буйном XVIII столетии, в первой его половине, отмечен интересный факт, к лихоимству отношения не имевший, зато прекрасно иллюстрировавший сибирскую вольность нравов. Иркутский губернатор на полном серьезе собрался воевать со своим коллегой из Енисейской губернии. То ли помрачение ума от водки, то ли просто крыша поехала, то ли очередной всплеск сибирского вольнолюбия. Впрочем, даже для Сибири это было чересчур: тамошние воеводы предшествующего столетия все же друг с другом не воевали – разве что на «Диком Востоке», как описывалось выше, частенько били друг другу морды казачьи атаманы. В России того времени и вовсе уж дурной фантазией были бы известия о том, что казанский губернатор собрался воевать с астраханским. А вот в Сибири никто особенно и не удивился: мало ли что бывает…
Самое интересное в том, что намерениями дело не ограничилось – нет уж, господа мои, чем бы сибирский народ ни занимался, он в это занятие вкладывает всю душу и немало сил… Собрав некоторое количество вооруженных подчиненных и прихватив пушку, губернатор сущим Наполеоном браво выступил на запад. Правда, Наполеона из него не получилось: век на дворе, как-никак, стоял уже не семнадцатый. Навстречу выступила регулярная воинская часть, губернаторскую рать быстренько остановили, окружили, разоружили, надавали по шеям и настрого велели разбежаться по домам и сидеть там тише мыши. Несостоявшегося Наполеона в старых добрых традициях всего-навсего уволили в отставку. Врачей не вызывали.
При Александре I в Сибири губернаторствовал И. Б. Пестель, отец знаменитого декабриста (гораздо менее известного как завзятый казнокрад) Павла Пестеля. К слову, единственного из декабристов, кто был привлечен к суду не только «по политике», но еще и по уголовному делу. Пестель-старший вошел в историю не оттого, что казнокрадствовал и сшибал неправедные доходы (кого этим удивишь, тем более в Сибири?), а потому, что стал первым и остался единственным, кто управлял вверенным ему регионом, так сказать, дистанционно. Сам он, любитель светской жизни и комфорта, безвыездно жил в Петербурге, а управление передоверил иркутскому губернатору Трескину. Нетрудно представить, как в таких условиях развернулся Трескин, старательно и вовремя отстегивавший Пестелю долю.
Сохранился то ли анекдот, то ли быль. Однажды император Александр обедал у себя во дворце с несколькими высокопоставленными сановниками. Присутствовал и Пестель. Как-то, глянув в окно, император спросил князя Меншикова:
– А что это там на березе чернеется?
Князь, известный острослов, сокрушенно развел руками:
– Глазами слабоват, ваше величество. Лучше бы вам Пестеля спросить. У него взор столь острый, что он, сидя в Петербурге, прекрасно видит отсюда, что делается у него в Сибири…
Гораздо позже, во второй половине XIX века, сибиряк С. С. Шашков (человек с университетским образованием) с горечью напишет: «История сибирской администрации – это длинная повесть о страданиях края. Сибирь не знала крепостного права, но она знала административное бесправие».
Именно так и обстояло дело. Обязательно нужно уточнить, что злоупотреблениям способствовала опять-таки специфическая административная система. Уж не знаю, какая «умная» голова ее учредила, но жизнь казнокрадам и взяточникам она несказанно облегчила.
Дело в следующем. Всякий губернатор располагал своей администрацией, именовавшейся «губернское правление». Вот только в России губернские правления были подчинены губернатору, а в Сибири – нет. Там у правления имелся свой председатель, отнюдь не склонный ломать шапку перед губернатором. В официальном документе 1840 года отмечалось: «Губернатор был надзирателем порядка в присутственных местах; но все чиновники, к надзору ему определенные, не состояли в его ведомстве и даже за ним самим надзирали».
Как писалось в том же документе, в работе хозяйственного управления губернатор мог принимать «одно только случайное участие». Думаю, читатель легко представит, как могут развернуться вороватые хозяйственники, когда всякий надзор и контроль за ними отсутствуют…
Немалую власть на местах забрали не только исправники, невысокого звания чиновники, но даже волостные писаря. В России последние числились ниже плинтуса, довольствовались медными копейками, серебряной мелочью, в лучшем случае рублем – а вот в Сибири стали персонами с немаленьким доходом.
Положение немного улучшилось с учреждением при Николае I Отдельного корпуса жандармов. Вся территория Российской империи была разделена на жандармские округа и управления – появился и Сибирский жандармский округ с центром в Тобольске, а потом в Омске. Возглавлявшие округа и отделения офицеры полномочия имели немалые и умели наладить широкую сеть информаторов. До самой революции жандармский корпус так и остался, смело можно говорить, единственным некоррумпированным государственным учреждением. Эти ребята взяток не брали ни у кого и никогда, при любой погоде. Кое-какие грешки за жандармами водились – иные шустрые парни порой сами устраивали «подпольную типографию», чтобы потом ее «накрыть» и получить очередную звездочку либо орденок. Однако даже самые заядлые враги жандармов, разномастные революционеры и либералы-интеллигенты, обвинявшие противника во всех смертных грехах (порой совершенно безосновательно в пытках и изнасилованиях), никогда не смогли зацепиться за случаи взяток. Ну вот не брали жандармы на лапу, и все тут…
Первое время борьба с «излишествами нехорошими разными» шла серьезная. С подачи жандармов было вскрыто немало случаев вопиющих злоупотреблений и откровенного произвола чиновников, причем речь шла отнюдь не о мелкой рыбешке. Отчеты жандармы, подчинявшиеся только своему столичному начальству, писали, «невзирая на лица», присматривали
