Эдмон Ладусет - Железная маска
— Вы сохранили мне жизнь? — спросил бедняга, желая окончательно убедиться, что он еще на этом свете.
— Пока да, но вы сможете заработать ее окончательно, если ответите на мои вопросы… Вы местный?
— Нет, я родился в окрестностях Гренобля.
— Отлично. Значит, вам должны быть знакомы перевалы в Альпах.
— Я их знаю, как свои пять пальцев. Мне довелось много попутешествовать.
— Хорошо. Каков кратчайший путь в Фонтебло?
— Хм! Мне он отлично известен, но вот объяснить его я вряд ли сумею. Другое дело, показать…
— Согласен. Вы пойдете с нами.
— Я?.. В монастыре меня ждут по крайней мере обильный стол и мягкая постель.
— Об этом не беспокойтесь, вы получите все необходимое.
— Но какова ваша цель?
— Прежде всего, найти проводника… И помните, что предательство дорого вам обойдется.
— О, не волнуйтесь! Мы доберемся до Фонтебло без приключений.
— Сколько времени это займет?
— Около полутора недель.
— Будем считать, что две… Вокруг слишком много людей, чье любопытство может задержать нас в пути. Нам еще не раз придется обнажать шпаги.
— Можете на меня рассчитывать.
— Что вы имеете в виду? — с удивлением спросил Мистуфлэ, не ожидавший от капеллана столь воинственных настроений.
Тот, словно стыдясь, потупил глаза и сказал:
— Уж поскольку нам предстоит проделать вместе неблизкий путь, я признаюсь… Видите ли, я не монах, и никогда им не был. Лежа здесь в углу, я много думал и пришел к выводу, что Господь послал мне все эти страдания за мои многочисленные грехи и за намерение исповедовать заключенных, не имея на то никакого права… Я долго голодал и в один прекрасный день решил напялить рясу монаха, явиться в какой-нибудь монастырь и попросить приюта. Затем, узнав об ужине в замке губернатора Пиньероля, я выдал себя за капеллана и… Но, — добавил он виноватым тоном, — я честно собирался предупредить заключенных о своем обмане, чтобы они не ждали от меня отпущения грехов…
Услышав столь убедительный аргумент, Мистуфлэ еле удержался от смеха.
— Да ты законченный плут, приятель, — резюмировал он.
— Не спорю, но мне кажется, что это может вам пригодиться… Я долго бродил по дорогам, прося подаяния, и, когда мне кто-то в нем отказывал, лучшим средством убеждения было наставить на него дуло пистолета. О, это давало чудесные результаты!
— Хорошо, что ты рассказал о своих проделках, приятель, однако тебе пора узнать правду: мы не разбойники и не желаем иметь с ними ничего общего. Теперь скажи мне, как твое имя?
— Все называют меня брат Онесимо.
— Так вот, Онесимо, вместо рясы, которой ты хотел обмануть Сен-Мара, ты наденешь панталоны и камзол нашего доброго друга Росаржа. Они из превосходной материи… Затем опояшешься его шпагой. И запомни мои слова: если ты решишь предать нас или просто слукавишь, я удавлю тебя, как цыпленка, вот этими самыми руками. Сегодня вечером мы отправляемся в путь, до рассвета нам нужно добраться до гор и найти там надежное убежище.
— Я знаю одно такое.
— Хорошо. Ты будешь ухаживать за лошадьми, чистить оружие, следить за провиантом и готовить пищу… Кроме того, ты обязан слепо выполнять малейшие желания этой девушки и любить ее, как отец… никогда не пытавшийся прикинуться исповедником. Тебе понятно, Онесимо?
— Да, сударь.
— Можешь называть меня монсеньор.
— Да, монсеньор.
— Отлично. А пока тебе нечем заняться, я разрешаю почистить мне ботфорты.
Пока Мистуфлэ делал из лжемонаха проводника и слугу, Ивовна вновь отправилась к нижней башне замка. От того, что она увидела там, ее бледное лицо стало совсем белым: среди повешенных на зубцах башни девушка узнала графа де Бреванна.
— Негодяи! — промолвила Ивонна, сдерживая слезы. — Они убили его!
Фариболь тайком последовал за девушкой и теперь прятался в кустах неподалеку. Внезапно Ивонна попятилась назад, непроизвольно взмахнув руками, словно пытаясь отогнать от себя какое-то жуткое видение, и, не проронив ни звука, без чувств упала на край рва.
Фариболь бросился было к ней на помощь, но так и остолбенел, увидев то, что столь сильно напугало Ивонну: сквозь прутья решетки окна монсеньора Людовика на него смотрело ужасное существо в массивной железной маске. Когда оно приветственно подняло руку, Фариболь чуть было не последовал примеру Ивонны.
— О Боже, это он! — только и сумел вымолвить капитан. — Что сделали с ним этим мерзавцы!
Взрычав от ярости, Фариболь одним прыжком оказался рядом с девушкой, поднял ее на руки и понес, прижимая к груди, как ребенка. Два часа спустя, когда уже стемнело, Ивонна начала приходить в себя. Фариболь и Мистуфлэ заботливо хлопотали вокруг нее. Хотя бедняжка и очнулась, у нее был сильный жар.
— Мистуфлэ, — заметил Фариболь, — нам нельзя здесь долго задерживаться. В любой момент могут нагрянуть солдаты.
— Но, хозяин, бедная девочка не выдержит трудностей верховой езды.
— Тогда мы, если потребуется, по очереди понесем ее на руках. Сможем ли мы этой же ночью добраться до какого-нибудь горного селения, где больная сумеет передохнуть?
— Да, монсеньор, в трех часах пути отсюда есть маленькая деревушка.
— Сходи за лошадьми, Мистуфлэ.
Через четверть часа они уже шли по горному склону, ведя лошадей под уздцы. Впереди шагал Онесимо, следом Фариболь, а за ним Мистуфлэ, осторожно и с поистине материнской нежностью несущий Ивонну.
То ли из страха перед друзьями, то ли от радости, что он вновь вернулся к бродячей жизни, Онесимо честно исполнял все свои обещания, и это помогло беглецам намного опередить преследователей. Из Гренобля они отправились в Лион, а затем в Дижон, но на пути туда, несмотря на всю заботу троих друзей, больной стало хуже.
Несший ее в тот день Фариболь испуганно вскрикнул, увидев, что головка девушки безвольно откинулась назад. Со слезами на глазах он осторожно положил свою хрупкую ношу у края дороги и опустился рядом с ней на колени. Мистуфлэ пощупал девушке пульс и воскликнул:
— Слава Богу, она жива!
— Бедняжка еле дышит, — сказал Онесимо. — Я отдал бы правую руку, чтобы спасти ее…
Мистуфлэ поднялся и обвел взглядом окрестности.
— Ага! — вскричал он. — Я вижу какой-то дом… Может быть, это гостиница?
— Тысяча чертей! — ответил Фариболь, также вставая. — Ты что, забыл про «Корону»?
— И в самом деле… Боже мой! Так, значит, тот замок, что в двух ружейных выстрелах от нас…
— Гром и молния! Это замок графа де Бреванна… А река, если мне не изменяет память, — Армансон. Черт возьми! Надо поспешить туда, если мы хотим спасти мадемуазель!
Опустевший замок медленно разрушался. Аллеи парка поросли терновником и ежевикой. Только над крышей фермы еще курился дымок, тая завитками в вечернем небе. В зале первого этажа, у камина, сидела пожилая женщина и что-то шила; рядом с ней на табурете расположился мужчина лет сорока, на его до времени состарившемся лице читались пережитые боль и страдания. Ветхие часы, нарушив царящую тишину скрипом своих ржавых шестеренок, неторопливо пробили шесть раз.