Проклятье Жеводана - Джек Гельб
– Перейдем сразу к делу? – спросил я.
– Шесть лет? – нервно усмехнулся Франсуа, проводя по лицу. – Не может быть. Не верю, братец… Я был готов умереть за тебя, и ты знал об этом!
– Ну, если я обманываю тебя сейчас, попросту уничтожь ту бумажку у себя в руках и возвращайся на торжество. Я уверен, по благородному месье твоего статуса все уже соскучились.
– Этьен, – твердо произнес Франс, заглядывая мне в глаза.
Я чуть вздернул подбородок, научившись таким образом смотреть сверху вниз, даже когда собеседник превосходил меня в росте.
– Мы же были совсем детьми… – произнес кузен, мотая головой. – Я понимаю, что сейчас ты зол на меня. И мне искренне жаль. Но… тогда? Ты решил сохранить это письмо? Уже тогда у тебя было желание разрушить мою жизнь?
Я сглотнул, насилу выдержав этот взгляд.
– Ты уже тогда ненавидел меня настолько? – последнее слово он произнес невыносимо.
Это поганое «настолько» до сих пор превосходит в своей омерзительной противности и скрежет металла по стеклу, и любые животные вопли. Я до сих пор не знаю слова более гадкого и искать не собираюсь.
– Получается, так, – ответил я, не в силах отвести взгляда, я бы не простил себе такой слабости.
Он грубо скрутил письмо, плотно стиснув зубы. Я молча наблюдал.
– Да пошел ты, – Франсуа бросил мне под ноги смятый комок бумаги.
По правде сказать, я был обескуражен его дерзостью в своем отношении, особенно учитывая все открывшиеся ему обстоятельства.
– О чем еще ты молчал годами? Подумать только… Десять? Ты с десяти лет мечтаешь со мной расправиться?
– Не льсти себе, – бросил я, резко вставая с дивана. – Ты говоришь слишком нагло со мной.
– Что с тобой не так? Ты явился на мою свадьбу с этим письмом… И я не поверю, что дело в наследстве, – тут что-то другое. И даже не эти твои псины… Шесть лет… серьезно?
Я сглотнул, скрестив руки на груди.
– Ладно, – Франсуа поджал губы. – Ладно, Этьен. Чего же ты хочешь? – спросил он, разведя руками.
И мне стало не по себе. Я снова увидел ее.
Я увидел свою тетю Арабель. Франсуа, особенно сейчас, будучи в нервном возбуждении растянул рот в улыбке, хотя это никак нельзя назвать улыбкой, но никакого другого слова мне не приходит на ум.
Он смотрел на меня этим жутким косым взглядом, заставляя меня замереть от ужаса. По виску спустилась холодная струйка пота.
– Чего? – переспросил кузен, видимо, действительно ожидая какого-то ответа, которого я не мог дать.
Тот жуткий образ будто бы растаял в воздухе, но мое сердце продолжало бешено колотиться, и я все еще стоял, оцепеневший перед призраками прошлого.
Тот кошмар, который буквально зарыт в землю на моих глазах, ожил передо мной в лице сына Арабель.
– Я дам тебе знать, – произнес я, едва ворочая языком.
В горле стояла сухость, и я боялся поднять взгляд на кузена, ведь я мог увидеть Арабель.
Как будто чувствуя мой страх, кузен сделал шаг ко мне и положил руку на плечо. Когда мы встретились взглядами, меня выворачивало изнутри от этого снисходительного сочувствия.
Я убрал его руку и коротко кивнул в знак окончания нашего разговора.
– Ах да… – протянул Франсуа, оглядывая меня с головы до ног. – Ты ведь и сам не знаешь.
* * *
Прошло несколько дней с того разговора, но я все еще прокручивал его раз за разом, пытаясь понять, когда именно все пошло не так.
Я лежал в горячей воде, рассматривая гобелен на стене. Оттуда, с тканого полотна на меня взирали нежные лица дев с миндалевидными глазами и волнами медных волос. Их руки ласково гладили оленят, а ноги ступали на душистый луг меж цветов и ягод.
Пейзаж, сложившийся из множества нитей, манил, чаровал, и будто бы до меня доносился свежий душистый запах хвои и мокрой земли. Эта искусная работа на какое-то время могла меня отвлечь, но, право, ненадолго.
Как будто бы та душная комната с мягко вздымающимися занавесками не отпускала меня, и я снова оказался перед Франсуа один на один. В моих руках крутится кусок бесполезной бумажки, который, казалось бы, должен был привести кузена в оцепенение, но вместо этого сам Франс безо всяких усилий выбил мне почву из-под ног.
«А ведь в самом деле… шесть лет», – тяжело вздыхал я, проводя горячим полотенцем по лицу.
Сейчас я сам себя мучил теми вопросами, которые так некстати мне задавал Франсуа. Я был уверен, что, поставив кузена в зависимое положение, я смогу испытать удовольствие превосходства над соперником, который постоянно обыгрывал тебя. Но вместо этого я чувствовал себя лишь еще более разбитым и жалким.
Мое тело слишком расслабилось в ванне, и потому, когда я собрался уже вставать, гнусная тяжесть навалилась на меня. Преодолев это ощущение, я предстал перед большим зеркалом в резной деревянной раме. Прищурив взгляд, я пристально вглядывался в собственное отражение, боясь найти ответы, с которыми потом придется как-то жить.
На левом плече до самой шеи тянулся кривой рваный шрам от укуса, который навеял мне грустные воспоминания о моих питомцах, которым я оказался недостойным хозяином. Вздохнув, я заметил шевеление своих ребер, проступающих под тонкой бледной кожей. Рука сама потянулась коснуться этого шрама, этого позорного напоминания.
Едва я дотронулся до загрубевшей кожи, тотчас же отдернул руку, точно обжегся о каленый металл. Прижав кулак к плотно поджатым губам, я зажмурился и употребил всю свою волю, чтобы не думать о моих гиенах.
Наконец, мне хватило сил снова взглянуть на свое отражение, я внимательно вгляделся в собственные черты лица. После нескольких минут волнительного созерцания я облегченно вздохнул, чуть прикрыв веки. Мое родство с тетей Арабель было, безусловно, проклятьем, но, по крайней мере, природа пощадила меня и не стала клеймить меня этим родством, прямо запечатлев хоть какое бы то ни было сходство в моем облике.
* * *
Прощаясь с отцом, я сослался на заботу о собственном подорванном здоровье. Да я и не врал по большей части. Нападение зверя и дальнейший период восстановления знатно потрепали меня. Я лишь умолчал о душевных ранах, которые я не был в силах явить миру, а мир не мог мне дать исцеления.
Лето уже перевалило за добрую половину, и я сослался на холодную сырость, неизменно царящую в нашем замке с каждым приходом сентября. Боясь, что нынешняя осень будет хотя бы такая же холодная и дождливая, какую мы привыкли видеть в
