Казанова в Петербурге - Галина Грушина
— Вы могли бы увидеть ее там.
Кавалер поморгал по-восточному длинными ресницами:
— Но, помилуйте, как же мне подойти к императрице и в качестве кого представиться?
— Да просто так, ни о чем не беспокоясь.
— Но ведь я неизвестен Ее Величеству!
— Вы ошибаетесь, — медленно и, как показалось кавалеру, не очень охотно ответствовал граф. — Она видела вас и обратила на вас внимание. Я, со своей стороны, рекомендовал вас как человека образованного. Вы можете рассчитывать на благосклонный прием.
Видела?! Обратила внимание?! Где, когда? Мысли молниеносно проносились в прошитой сединой голове кавалера, сердце переполняла радость. Панин никогда не стал бы указывать место прогулок Екатерины, не будь на то ее собственного желания. Значит, можно диктовать условия. И он твердо ответил:
— Во всяком случае я никогда не посмею подойти к Ее Величеству без посторонней помощи.
— Я буду там, — сдался граф.
Они условились о дне и часе встречи.
Ликующее торжество наполняло кавалера. Екатерина могла видеть его лишь однажды, он это твердо знал. Прошло почти полгода, однако она ничего не забыла и спрашивала о нем у Ринальди, а теперь у Панина. Сколько упущенного времени! Возможно, он свалял дурака, что так долго медлил, не старался попадаться ей на глаза. Однако что он мог? Разве не делал он всего, что было в его власти, чтобы добраться до нее? И разве не встал непреодолимой преградой оговор проклятого Сен-Жермена!
Об отъезде больше не было и речи. Кавалер велел разобрать чемоданы и стал готовиться к свиданию, которое должно было решить его жизнь на многие годы вперед.
В назначенное утро он являл собой совершенство: пышный белый парик, перламутрово-серый бархат, драгоценные кружева, бриллиантовый крест, трость с бриллиантами — красавец-мужчина, он был образцом изысканного вкуса. Бедняжка Заира всплеснула руками, готовая пасть перед своим повелителем ниц.
Летний дворец императрицы Елизаветы, изукрашенный всякими завитушками, как любила сия монархиня, стоял при слиянии Мойки и Фонтанки, окруженный водами, будто на острове. Позади него простирался не менее нарядный и причудливый «регулярный» сад с лабиринтом, куда и назначено было явиться кавалеру. С утра он уже нервно прогуливался по пустынным дорожкам, сбивая тростью головки одуванчиков, нахально портивших вид газонов. Зеленые стены подстриженных деревьев закрывали обозрение, однако он знал, что императрица должна появиться возле большого фонтана «с водяной пирамидой и каскадами, украшенными позолоченными барельефами и вазами», который он не без труда отыскал. Вокруг фонтана были расставлены в кадках шарообразные и пирамидальные лавры; вид сих итальянцев на фоне жалкой северной растительности позабавил кавалера. Еще более нелепыми показались ему мраморные статуи, в безвкусном множестве расставленные в аллеях. По его просвещенному мнению, они были самой жалкой работы; их белые обнаженные тела еще менее лавров вязались с унылой северной зеленью. Московиты и понятия не имели, что древние раскрашивали свои скульптуры; что если уж ставить статуи, то допустимы лишь подлинники, великолепные осколки античности, и для каждой статуи нужна ниша, либо грот, либо часовенка. Горбатые Аполлоны и костлявые Венеры, Амуры, похожие на гвардейцев короля Фридриха; портрет пьяницы, названный философом Гераклитом, и кулачный боец, именуемый Демокритом. Кавалер расхохотался: надписи к статуям были уморительны. Старец с длинной бородой назывался «Сафо», а старуха — Авиценной; юную парочку окрестили Филемоном и Бавкидою. Впрочем, смех кавалера был нервен: весь ожидание, он поминутно озирался по сторонам.
Наконец зашуршали по песку дорожки шаги, раздались голоса. К кавалеру приближалась группа. Впереди молодец молодцом шествовал Григорий Орлов; он удостоил кавалера еле заметного кивка и прошел мимо, устремив свои оловянные глаза на бородатую Сафо. За ним в сопровождении графа Панина шла императрица; за нею следовали две придворные дамы, подметая пышными юбками песок. Со дня их единственной мимолетной встречи Екатерина еще пополнела и казалась почти тучной; к тому же она была мала ростом. «Коротконога, — подумал кавалер, привычно срывая покровы с женского тела. — И живот, наверно, обвис». Приблизившись, он изящно поклонился. Императрица благосклонно приветствовала иностранца; он отвечал с утонченной вежливостью. «Красивой ее не назовешь, — думал он между тем. — Недаром московиты говорят: 40 лет бабий век. Лицо, как огурец. Щеки обрюзгшие. Но кожа белая и холеная».
— Как вам понравился сад? — после обмена вежливыми словами спросила императрица. Тот же самый вопрос при первой встрече задал ему король Фридрих: монархи не отличаются особой изобретательностью.
— Он великолепен, — так же, как и королю, ответил кавалер. — Что касается надписей у статуй, их, очевидно, поместили для обмана невежд и для увеселения тех, кто имеет кое-какие понятия об истории.
— Ни надписи, ни статуи ничего не стоят, — улыбнулась Екатерина. — Мою бедную тетушку, императрицу Елизавету, обманули. Надеюсь, вы имели возможность видеть в России менее смешные вещи.
Ответ прозвучал с достоинством, и кавалер тут же оставил веселый тон:
— Ваше Величество, то, что может вызвать улыбку, не может быть даже сравнимо с тем, что вызывает восхищение иностранцев в вашем государстве. Взять, к примеру, сей великолепный фонтан. Король Фридрих говорил мне, что истратил триста тысяч талеров на свои фонтаны, и ни одной струи.
Екатерина повеселела:
— Вы видели короля Фридриха? Каков он?
И кавалер принялся рассказывать о Фридрихе. Каков? Задает вопросы и не слушает ответов. Рта не дает раскрыть собеседнику. Не умеет ценить способных людей. Ничего не читает, литературу не любит. Помешан на военной муштре. А в общем — достойный уважения монарх.
Во все то время они медленно прохаживались вокруг фонтана. Граф Панин несколько отступил и одновременно как бы принимал и не принимал участие в беседе. От Фридриха речь перешла к военным, и Екатерина, вспомнив о предполагавшемся на площади перед Зимним дворцом турнире, спросила, бывают ли такие празднества в отечестве г-на Казановы.
— Непременно. Тем более что климат Венеции более благоприятствует подобным увеселениям. — Тут кавалер позволил себе пошутить. — Хорошие дни у нас столь же обычны, как они редки в Петербурге, хотя иностранцы и находят, будто все оттого, что ваш год опаздывает.
— Да, это правда, — улыбнулась и Екатерина. — Наш год медленнее на одиннадцать дней.
Кавалер тут же воодушевился:
— А не полагает ли Ваше Величество, что введение в вашем государстве григорианского календаря, принятого во всей Европе, было бы новшеством, достойным великой государыни? Европейские державы изумляются господству старого стиля в империи, просвещенная монархиня которой стоит во главе церкви. Скорее всего, Петр Великий, приказавший считать год не с первого марта, а с первого января, уничтожил бы и старый стиль, если бы не Англия, с которой у вас велась
