Роберт Харрис - Очищение
Он откинулся в кресле и глубоко задумался, потому что, как он сказал позднее, «если самый могущественный полководец государства, главный ростовщик и верховный жрец начинают встречаться, надо быть настороже».
Приблизительно в это же время сильно возросла роль Теренции в публичной жизни Цицерона. Часто люди недоумевали, как он мог жить с ней уже более пятнадцати лет. Она была женщиной очень набожной, некрасивой и совсем без шарма. Однако у нее было редкое достоинство — сильный характер. Она вызывала чувство уважения, и с годами Цицерон все чаще и чаще прислушивался к советам жены. Теренция не интересовалась философией или литературой, плохо знала историю, да и вообще была плохо образована. Однако, свободная от книжных знаний и врожденной деликатности, она обладала редкой способностью смотреть прямо в корень, будь это проблема или человек. И не стеснялась говорить то, что думает.
Начну с того, что Цицерон ничего не сказал ей о клятве Катилины убить его, — чтобы не беспокоить ее понапрасну. Однако, будучи женщиной умной и проницательной, Теренция сама скоро узнала об этом. Как жена консула, она была покровительницей культа Доброй Богини[28]. Не могу сказать, что это подразумевало, потому что все, связанное с богиней и ее храмом, полным змей, было скрыто от мужчин. Все, что я знаю, это то, что одна из жриц богини, женщина из благородной семьи и патриотка, однажды пришла к Теренции в слезах и предупредила, что жизнь Цицерона находится в опасности и что ему надо быть начеку. Она отказалась сказать что-либо еще. Но Теренция не могла этого так оставить, и благодаря комбинации из лести, умасливания и угроз, которая сделала бы честь ее мужу, постепенно вытянула из женщины всю правду. Сделав это, она заставила несчастную прийти в дом Цицерона и все рассказать консулу.
Я работал с Цицероном в его кабинете, когда Теренция распахнула дверь, не постучавшись, — она никогда этого не делала. Будучи богаче хозяина и происходя из более знатной семьи, Теренция предпочитала не обсуждать вопрос: «Кто главнее в доме?». Вместо этого она объявила:
— Здесь человек, с которым ты должен встретиться.
— Не сейчас, — ответил Цицерон, не поднимая глаз. — Пусть придут позже.
Но Теренция продолжала настаивать.
— Это… — и она назвала имя, которое я называть не буду — не ради этой женщины (она уже давно мертва), а ради ее потомков.
— А почему я должен с ней встретиться? — проворчал Цицерон, впервые недовольно посмотрев на свою жену. Тут он понял, что она не собирается отступать, и сказал уже другим тоном: — В чем дело, женщина? Что случилось?
— Ты должен сам все услышать. — Теренция отошла в сторону, и мы увидели матрону редкой, но уже увядающей красоты, с заплаканными глазами. Я хотел уйти, но Теренция твердо приказала мне остаться.
— Это лучший стенографист в мире, — объяснила она посетительнице. — И ему можно абсолютно доверять. Если он только посмеет проговориться, то я прикажу содрать с него кожу живьем. — Теренция посмотрела на меня таким взглядом, что я понял, что она это обязательно сделает.
Последующая встреча была неудобна как для Цицерона, который в душе был пуританином, так и для женщины, которой пришлось, под давлением Теренции, признаться, что в течение нескольких последних лет она была любовницей Квинта Курия. Он был распутным сенатором и другом Катилины. Уже изгнанный однажды из Сената за распутство и банкротство, Курий был уверен, что его опять выкинут при следующей переписи. Из-за этого он находился в очень сложной ситуации.
— Курий в долгах столько лет, сколько я его знаю, — объяснила женщина. — Но сейчас его положение просто отчаянное. Его имения перезаложены уже несколько раз. В один день он клянется убить нас обоих, чтобы избежать позора банкротства, а на другой день говорит о всех тех прекрасных подарках, которые мне купит. Прошлой ночью я посмеялась над ним. «Как ты можешь что-то купить мне? Ведь это я всегда давала тебе деньги», — спровоцировала я его. Мы сильно поспорили. Наконец он сказал мне, что к концу лета мы не будем ни в чем нуждаться. Именно тогда он рассказал мне о планах Катилины.
— И эти планы?..
На какое-то время она задумалась, а затем выпрямилась и посмотрела Цицерону прямо в глаза.
— Убить тебя, консул, и захватить Рим. Отменить все долговые обязательства, отобрать имущество у богатых, разделить государственные и религиозные посты между своими сообщниками.
— Ты в это веришь?
— Да.
— Но она еще не сказала самого ужасного! — вмешалась в разговор Теренция. — Чтобы связать всех по рукам и ногам, Катилина заставил своих сообщников поклясться на крови, и для этого убил мальчика. Он зарезал его, как барана.
— Да, — признался Цицерон. — Я это знаю. — Он вытянул руку, чтобы остановить протест Теренции. — Прошу прощения. Я не знал, насколько все это серьезно. Мне казалось, что не стоит расстраивать тебя по пустякам. — Он повернулся к женщине. — Ты должна назвать мне имена всех участников заговора.
— Нет, я не могу.
— Сказав А, надо говорить Б. Мне нужны их имена.
Она поплакала немного, видимо понимая, что находится в ловушке.
— Ты обещаешь мне, что защитишь Курия?
— Обещать не могу, но посмотрю, что можно сделать. Ну, давай же: имена.
— Корнелий Цетег, Кассий Лонгин, Квинт Анний Килон, Лентул Сура и его вольноотпущенник Умбрений… — Она помолчала какое-то время, а когда заговорила, то ее было еле слышно. Неожиданно имена полились потоком, как будто таким образом она хотела сократить свои мучения. — Аутроний Паэт, Марк Лека, Луций Бестий, Луций Варгунт.
— Подожди! — Цицерон смотрел на нее в изумлении. — Ты сказала Лентул Сура, городской претор, и его вольноотпущенник Умбрений?
— Публий Сулла и его брат Сервий. — Она неожиданно остановилась.
— И это всё?
— Это те сенаторы, которых Курий упоминал. Но есть еще не члены Сената.
— Сколько всего? — повернулся Цицерон ко мне.
— Десять, — сосчитал я. — Одиннадцать, если прибавить Курия, и двенадцать, если Катилину.
— Двенадцать сенаторов? — Я редко видел Цицерона в таком шоке. Он надул щеки и опустился в кресло, как будто его ударили по голове, потом шумно выдохнул. — Но Сура и братья Сулла не могут использовать угрозу банкротства в свое оправдание. Это измена Родине, видная невооруженным глазом. — Внезапно он вскочил, не в силах больше сидеть на месте. — О, боги! Да что же это происходит?!
— Ты должен их арестовать, — потребовала Теренция.
— Конечно. Но стоит мне ступить на этот путь, когда я смогу это сделать — а я пока этого сделать не могу, — куда он меня приведет? Мы знаем о двенадцати, а сколько их всего? Начнем с Цезаря — как он вписывается во все это? В прошлом году он поддерживал Катилину на выборах; мы знаем, что он близок с Сурой — не надо забывать, что Сура позволил приговорить Рабирия. А Красс? С ним что? Он наверняка замешан. А Лабиний — он трибун Помпея — так что, и Помпей замешан?
